Хроники империи, или История одного императора
Шрифт:
— Кроме того, — добавил Изола, — ты так и не объяснил нам, откуда тебе известно имя и статус пленника.
Марк снова почувствовал на себе горячечный и безумный взгляд Пса, которого он когда-то знал под именем Грэма Соло из Наи. Глаза наинца лихорадочно блестели, он явно был не в себе. Уж верно, не зря Хаген упомянул про его "больную башку". Кажется, он и впрямь нездоров.
— У тебя горячка, наинец, — тихо сказал Марк.
— Отправляйтесь вы все к Борону! — зарычал вдруг Пес и странно дернул головой, как будто откидывал за спину роскошную гриву волос. — Что я буду вам доказывать?! Делайте, что хотите!
Стремительным шагом он двинулся к выходу; яростный крик Изолы: "Стоять!"
Налившийся кровью Изола меж тем отдавал своим парням распоряжение немедленно последовать за Псом и препроводить его в карцер, чтобы охолонул. Хаген и еще двое парней поднялись с мест и ушли.
— Распустили вы своих людей, Изола, — сквозь зубы проговорил надменный медеец, и капитан наемников ответил ему злобным взглядом. Вид у него был измученный — как видно, довели до ручки собственные подчиненные.
— Продолжим, — сказал надменный медеец, не дождавшись ответа, и повернулся к Марку.
Последовал ряд вопросов, хорошо знакомый Марку. Их формулировка и порядок были, кажется, стандартными в армиях всех королевств; тысячу раз их повторяли на допросах, где приходилось присутствовать Марку. Вообще, все допросы были похожи между собой, различаясь лишь степенью грубости ведущих их людей. Медейцы держались довольно вежливо, даже будучи не до конца уверенными в статусе своего пленника. Привыкнув к рукоприкладству и считая его неотъемлемой частью допросов, Марк ожидал побоев, но его и пальцем никто не коснулся. Правда, и он не дерзил и отвечал охотно, о чем бы его ни спросили. Он сделал вывод, что медейцы не слишком внимательно читали — или вовсе не читали — документы из доставленной Псом сумки, иначе бОльшую часть вопросов они опустили бы, почерпнув информацию из официальных бумаг. Но Марку это было на руку — он мог отвечать без зазрения совести, зная, что не сегодня, так завтра медейцы узнают то же самое из его документов.
Его готовность делиться сведениями вызвала у медейцев подозрения, лица их становились все мрачнее, офицеры переглядывались между собой. Вероятно, решил Марк, они думают, что кормлю их дезинформацией. Что ж, тем лучше — скорее закончится это представление.
Допрос продолжался еще час, после чего Марка отвели обратно в камеру. Там ему, наконец, развязали руки, сообразив, видимо, что даже со свободными руками бежать через крошечное окошко под потолком невозможно, и настойчиво предложили избавиться от доспеха. Марк с радостью согласился. Тяжелый доспех надоел ему, натер и намял плечи, и расстаться с ним было не жаль. После этого его оставили одного, поставив перед ним кружку с водой и кусок хлеба — деликатесами медейцы своих пленников не баловали. Но ни есть, ни пить Марку все равно не хотелось. Он устроился поудобнее, опершись спиной о каменную стену, и стал думать об Эве и о ребенке, которого ему, возможно, не суждено увидеть.
Дверь тихо отворилась, и в кабинет, не постучавшись, вошла Эва. В мягком домашнем платье выглядела она прелестно, но нежное лицо, оживляемое обычно персиковым румянцем, было бледно, как смерть. Застывший взгляд больших голубых глаз был устремлен на императора. Барден посмотрел на нее удивленно и гневно и хотел спросить, что ей нужно, но она, опередив его намерение, стремительно подошла и вдруг упала на колени. Она обхватила его ноги и приникла лицом к стопам.
— Что это значит? — глухо и отрывисто спросил Барден и опустил взгляд на ее изящный затылок, украшенный белокурыми завитками волос. Он, впрочем, уже догадывался. Кто-то рассказал ей… Какая же это сволочь проболталась? Кому отрезать язык?
— Молю вас, ваше величество, — жарко зашептала Эва срывающимся,
— Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал?
Эва не отвечала.
— Встань, — велел Барден. — Встань и успокойся.
Но она продолжала обнимать его ноги и даже не пошевелилась. Тогда он наклонился, взял ее за острые худенькие локти и заставил встать силой. Ноги отказывались держать ее, и он подвел ее к стулу и усадил, а сам встал перед ней, скрестив на груди руки. Эва медленно подняла бледное лицо. В ее глазах мерцали готовые вот-вот пролиться слезы. Но молящий взгляд девичьих голубых глаз наткнулся, как на стену, на непроницаемый безразличный взгляд императора.
— Марк погибнет, если вы ничего не сделаете, — сказала она торопливо, почти шепотом.
Барден, которого почти за двадцать пять лет совместной жизни супруга ни разу не назвала по имени, внутренне вздрагивал каждый раз, когда слышал имя сына, произнесенное нежным девичьим голосом. По его мнению, Эва ни по каким параметрам не годилась на роль супруги будущего императора; она была слишком слабой и мягкой, но одно ее качество искупало все недостатки. Она искренне и горячо любила своего мужа, и за это Барден готов был простить ей что угодно.
— Марк погибнет, — эхом отозвался он, прекрасно зная, что каждое его слово вбивает в нежное сердце невестки раскаленную зазубренную иглу. — Если на то будет воля Двенадцати. Отнюдь не все сущее на свете подчинено моей воле.
— И вы говорите мне про Двенадцать! — горестно воскликнула Эва. — Вы!..
Вы, хотела добавить она, который никогда ни в чем не видел руку богов и готов был скорее отрицать их существование, чем признать их способность вмешиваться в человеческую жизнь! Вы, который тридцать лет перекраивает мир по своему разумению!..
Но она ничего не сказала, только под взглядом императора инстинктивным движением сложила руки на животе, округлость которого подчеркивали мягкие складки светлого домашнего платья.
— Чего ты хочешь от меня? — спросил Барден глухо, не глядя на нее.
— Должны же быть какие-то условия выкупа… — пролепетала Эва.
— Нет никаких условий, — ответил Барден.
Письмо с известием о пленении Марка ему принесли прямо в зал собраний в Эдесе, где проходил очередной совет. Когда-то он сам распорядился, чтобы сообщения с мест сражений доставляли ему незамедлительно, занят он или нет. Благодаря тому, что храмы Гесинды росли в городах, как грибы, и тому, что он приучил-таки своих офицеров сотрудничать с магиками, новости ему приносили всегда самые свежие и без задержек; так произошло и сейчас — сообщение касалось событий минувшей ночи. Письмо он читал в присутствии всех своих советников и министров; и мог бы гордиться тем, что у него не дрогнули ни лицо, ни рука, ни голос. Дрогнуло только сердце, но этого, к счастью, не мог увидеть никто; да и секундную слабость он подавил быстро и безжалостно. Закончив чтение, Барден смял письмо в огромном кулаке и, как ни в чем не бывало, продолжил совет.
Лишь в конце, обсудив все вопросы и отпустив всех, он приказал Альберту и еще двум старшим советникам задержаться, и сообщил им новость.
— Примите к сведению, — добавил он, пристально глядя в вытянувшиеся лица придворных. — Но не распространяйтесь пока на эту тему. Точно еще ничего не известно.
— Такой заложник в руках медейцев, — пробормотал один из советников, — дает им огромное преимущество в войне…
— Никаких преимуществ он им не дает, — отрезал Барден, и придворные взглянули на него с ужасом, а Альберт нахмурился. — Хотя бы потому, что они не могут вывезти его из Северной и даже не могут послать гонца к Тиру.