Хроники империи, или История одного императора
Шрифт:
Марк с нетерпением ожидал приезда Тео. Любезность любезностью, но Марк находился в окружении врагов, и это обстоятельство изрядно его нервировало. Предстоящая встреча с королем тоже спокойствия не прибавляла, ведь Марк не знал, как примет его Тео, но лучше, чтоб неизвестность, наконец, кончилась.
И вот Тео прибыл. Марк из окна увидел длинную шумную кавалькаду всадников, въезжающую во двор замка, и сердце его бешено заколотилось. Он опасался, что ему еще долго придется ждать, ведь король с дороги захочет умыться и отдохнуть, но явившийся слуга объявил, что его величество Тео Тир желает видеть посланника из империи немедленно. Поспешно пригладив волосы, Марк пошел за слугой.
В одной из комнат было устроено нечто вроде импровизированного тронного зала. У одной из коротких стен стояли два больших
Марк остановился перед королевским троном и низко поклонился; Тео ответил едва заметным кивком. Выпрямившись, Марк взглянул ему в лицо. Король Тео был высоким и сухопарым мужчиной, с пышной шапкой серовато-рыжеватых волос, какие бывают у начинающих седеть блондинов. На волосах, чуть приминая их, лежал тонкий и простой венец, единственное свидетельство королевской власти. Тео был еще красив — холодной, северной красотой, — хотя лицо его избороздили глубокие морщины, делавшие его старше, чем он был на самом деле. Немигающим взглядом смотрели на Марка большие, холодные, светлые глаза. Рядом с Дэмьеном, похожим на тлеющий уголь, Тео Тир казался присыпанной снегом глыбой льда.
— Так ты и есть Марк Данис, сын Бардена? — спросил Тео тихим невыразительным голосом.
— Да, ваше величество.
— Похож сынок на отца, ничего не скажешь, — заметил Тео. — И, наверное, такой же умелец колдовать, а?
— Нет, ваше величество, — ответил Марк. — Я не магик.
— Да разве признался бы ты, даже если б и был им, — сказал Тео. — Твой отец великий хитрец, а яблочко, как известно, недалеко от яблоньки падает.
На это Марк ничего не ответил, хотя мог бы возразить, что отец никогда не пытался казаться тем, чем не являлся на самом деле.
— Однако, ты храбрый стервец, — продолжал Тео так же тихо. — Явиться сюда в одиночку, назваться настоящим именем, потребовать встречи со мной — на это немалая решимость нужна.
— Я решил довести до конца то, что не завершил однажды, — любезно сказал Марк. — Мне уже предоставлялся шанс повидаться с вами, ваше величество, но я им не воспользовался. Обстоятельства помешали.
— Ах да. Припоминаю, что-то такое было. Я был очень огорчен… Так чего хочет от меня твой отец?
С поклоном Марк подступил к трону и протянул Тео письмо. Тот небрежным движением сломал печать и погрузился в чтение. По мере того, как его глаза перебегали со строки на строку, на лице его все сильнее проступало удивление. Наконец, он резким движением вскинул голову и недоверчиво уставился на Марка.
— Барден предлагает мир?
— Отец написал это своей рукой, — ответил Марк, — а я слышал, как он говорил об этом, собственными ушами.
— Он сошел с ума? — с подозрением спросил Тео. — Или это ловушка?
— Я здесь, перед вами, — напомнил Марк. — Если это ловушка, то только для самого отца.
— Твой отец, — фыркнул Тео, — и пальцем не шевельнет, если мы объявим о своем желании казнить тебя. Я это знаю, и ты это знаешь.
Марк побледнел и увидел, что смуглый Дэмьен побледнел тоже. Им обоим было, что вспомнить.
— Но каков будет ваш ответ? — спросил Марк, стараясь не выдать волнения.
— Это вскоре узнает Барден, — сухо ответил Тео. — Тебе же придется задержаться у нас в гостях еще на какое-то время.
Ничего другого Марк и не ждал, и все же ему стало не по себе. Разумеется, он не мог рассчитывать на то, что Тео снабдит его письмом для Бардена и отправит в обратный путь. Но оставаться заложником ему не хотелось.
Ну да кто спрашивал о его желаниях?
Полагая, что теперь-то уж ему придется познакомиться с подвалами замка, Марк снова ошибся. Предоставленная им Дэмьеном спальня оставалась в его распоряжении, но только теперь у дверей ее стояла стража, а завтракал, обедал и ужинал Марк в одиночестве, не покидая пределов комнаты. Тяжелее всего было переносить безделье, Марк просто с ума сходил. Целыми днями он мог развлекаться только тем, что смотреть в окно, по счастью, выходящее во двор. О побеге он даже и не думал. Такой поступок мог бы испортить весь план отца.
Испытав
Им посчастливилось найти истрийский парусник, который шел прямиком на Латер, в столичный порт. Капитан охотно брал на борт пассажиров, особенно таких, как Илис и Рувато, которые выглядели благородными господами (Илис предусмотрительно нарядилась в женское платье). Им отвели две отдельные каюты, крошечные, но оформленные изящно. На этом настоял Рувато, а Илис было все равно, где путешествовать, она была согласна плыть хоть в одной каюте со спутником, хоть в трюме.
Первые несколько дней путешествия выдались для Рувато нелегкими — его свалила морская болезнь. Пока Илис разгуливала по палубе, наслаждаясь солнцем, морским воздухом и пошучивая с офицерами, Рувато, весь зеленый, валялся в своей каюте. Потом капитан, удивленный отсутствием благородного пассажира на палубе и во время трапез, поинтересовался у Илис, что случилось. Узнав о недомогании князя, он немедленно отправился к несчастному и предложил ему глотнуть «проверенного» снадобья. Рувато нечего было терять, он согласился, и, о чудо, морскую болезнь как рукой сняло. Он вернулся к жизни, выбрался наверх, к солнцу, и после этого уже почти не уходил с палубы.
Морской воздух явно пошел ему на пользу. Видя происходящие с ним перемены, Илис радостно удивлялась: это был уже совсем другой человек! Он загорел, щеки его окрасились, наконец, румянцем, взор был светел; он часто и охотно смеялся и много разговаривал. У него появился аппетит!.. Ко всему прочему, расставшись с неизменным камзолом, Рувато разгуливал по палубе в распахнутой рубахе и с головой, повязанной позаимствованным у кого-то матросским платком.
Припомнив давний разговор с Ивом, Илис подумала, что, вероятно, именно таким Рувато и был до ранения — душой компании. На корабле в него буквально все влюбились. Матросы и вовсе приняли его как своего, несмотря на то, что в морском деле он не понимал ничегошеньки; а они к тому же обычно не жаловали бездельников. Рувато же именно что бездельничал первые дни. Все его занятия сводились к прогулкам по палубе и долгими беседами со всяким, кто попадал в поле его зрения и оказывался не слишком занят работой. Потом Илис нередко наблюдала, как Рувато брался помогать кому-нибудь из матросов. Ему охотно объясняли, как надо делать незнакомую ему работу, и он, к всеобщему удивлению (и к своему собственному), справлялся. Одно только Рувато не решался сделать: подняться по снастям наверх, к парусам. Опасения его были понятны, его координация движений оставляла желать лучшего, у него кружилась голова, и он терял равновесие. По той же причине он старался не подходить к фальшборту во время сильной качки. Матросы вначале пытались подбить его подняться наверх, хотя бы к "вороньему гнезду", смеялись и старались взять его "на слабо", но Рувато только спокойно улыбался и молчал. И от него отстали, ничуть при этом не потеряв к нему уважения.
Дошло до того, что он начал через раз появляться в офицерской кают-компании, служившей столовой для капитана, старших офицеров и важных пассажиров, предпочитая есть вместе с матросами.
— Да вам можно уже податься в моряки, — весело заметила Илис, наткнувшись как-то на босого и взмокшего от усилий Рувато, который в этот момент боролся, как с удавом, с толстым и негнущимся канатом.
— Я об этом думал, — сказал Рувато, улыбнувшись ей в ответ. Улыбка эта была не бледная и томная, как обычно, а яркая и зубастая. — Может, и попрошусь к капитану матросом на обратный путь.