Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга вторая
Шрифт:
Но и эта карьера недолго занимала Калмановича. Его амбиции росли. Он искал выхода в большой бизнес. Вскоре Калманович стал сотрудником авантюриста-бизнесмена Флатто-Шарона, которым искренне восхищался: какой размах, какая хватка! Флатто-Шарон в то время был одержим политическими амбициями, рвался в кнессет. Калманович возглавил его предвыборную кампанию, обеспечил ему голоса репатриантов и добился, казалось бы, невозможного. Флатто стал депутатом кнессета! Он уже научился ценить способности и энергию молодого помощника. «Голова этого парня создана для большого бизнеса», — пробормотал он и назначил Калмановича своим парламентским секретарем. Появилась уйма новых обязанностей. Избранник нации не знал языка
Калманович быстро стал в кнессете своим человеком. К нему привыкли и в кулуарах, и в буфете. Он устраивал коктейль-парти, на которые охотно приходили депутаты различных фракций. Налаживались связи, которые ему так пригодились в дальнейшем.
Ага! — скажет многоопытный читатель. — Крот начал действовать. Сначала партия, потом кнессет, а потом…
А вот о тайной шпионской деятельности Калмановича, о том, какой чин был у него в советской разведке, мы, дорогой читатель, боюсь так и не узнаем. Хотя бы потому, что сам Калманович по понятным причинам не собирается писать мемуары. Этого не хотят его бывшие хозяева в Москве, и в этом не заинтересованы его высокие покровители в Израиле. Зачем ему ссориться с сильными мира сего?
Но предоставим слово Флатто-Шарону:
«Калмановича мне рекомендовал Игаль Гурвиц, ставший позднее министром финансов. Шабтай знал, что у меня он заработает хорошие деньги. Я сделал его ответственным за связи с русскими олим и не пожалел об этом. На выборах 1977 года он обеспечил мне голоса советских евреев. Я сразу понял, что у этого парня светлая голова. Услуги, которые он мне оказал, трудно переоценить. Приведу только один пример. Когда закончились выборы, я должен был срочно расформировать свои избирательные участки, разбросанные по всей стране. Каждый лишний час их существования стоил больших денег. Нелегко уволить людей, работавших на меня с таким энтузиазмом. Я велел Калмановичу сделать это в течение 48 часов. Он взял ключи от машины и молча вышел. Мотался двое суток по стране, как сумасшедший. Ровно через 48 часов Калманович вошел в мой кабинет с ключами от всех участков и сказал: „Босс, все кончено. Нет участков, нет ничего…“ Такое не забывается.
Я уверен, что в то время, когда Калманович работал со мной, он не был советским шпионом. Ведь это я свел его с Вольфгангом Фогелем.
Все началось с того, что ко мне пришла мать Мирона Маркуса. Ее сын исчез вместе со своим маленьким самолетом где-то в районе Мозамбика. Я позвонил Фогелю, и он обнаружил место пребывания Маркуса в течение 25 минут.
„Счастье, что Мозамбик — сателлит Восточной Германии, и у меня есть прямой телефон его президента. Маркус в тюрьме, но его приговорили к смертной казни“, — сообщил он сухо. Я стал уговаривать его добиться освобождения Маркуса.
„Что ж, — сказал Фогель, — это возможно. Но я не буду работать лишь из уважения к вам, г-н Флатто-Шарон. В обмен на жизнь и свободу Маркуса мы хотим полковника Роберта Томпсона“.
Я растерялся. Этот чертов полковник, ставший по идейным соображениям советским шпионом, был приговорен американским судом к тридцати годам заключения.
Я несколько раз посылал Калмановича к Фогелю. Шабтай предлагал этому упрямцу деньги и многое другое, но тот с маниакальным упорством заладил: „Мы хотим Томпсона“. И хоть плачь. Делать было нечего.
Я послал Калмановича в Вашингтон. Он не выходил из Пентагона и ФБР. Умолял и заклинал. Но, что называется, нашла коса на камень. Американцы и слышать не хотели об освобождении Томпсона. „Если мы отпустим этого мерзавца, — говорили они, — то число советских шпионов в нашей стране резко возрастет…“
Отчаявшись, я велел Калмановичу возвращаться,
В Израиль прибыли супруги Аллен — миллионеры, пользовавшиеся в Вашингтоне большим влиянием. Их единственный сын, восторженный идеалист, организовавший нелегальную эмиграцию из Восточного Берлина в Западный, оказался в восточногерманской тюрьме. Супруги просто не знали, что делать, и обратились ко мне. И тут меня озарило. Да ведь это шанс на успех!
И я сказал безутешным родителям, что их сына можно было бы обменять на Томпсона, если бы в Вашингтоне не поклялись сгноить его в тюрьме.
„Они отпустят этого сукина сына“, — угрожающе произнес отец и поспешил к телефону. А я позвонил Фогелю. И все пошло, как по маслу. Тройная сделка состоялась, и Калманович сыграл в этом деле весьма благородную роль… И с Виктором Луи Калмановича познакомил тоже я. Ну стал бы он якшаться с Луи, если бы был советским шпионом?»
Из наивно-хвастливых откровений Флатто-Шарона вполне ясно, с какой ловкостью использовал его Калманович. Что же касается Виктора Луи, то все знали, что он советский агент влияния. И тем не менее, все с ним встречались, начиная с американских сенаторов и кончая английской королевой. Калманович не выделялся в сонме столь достойных людей…
Настало время, когда Калманович почувствовал, что взял от своего босса все, что мог. К тому же дела у Флатто шли все хуже. Французская полиция упорно добивалась через Интерпол его выдачи. Рой кредиторов кружил, как Эринии, над головой бывшего баловня фортуны. Уже была продана с молотка принадлежавшая Флатто коллекция французских импрессионистов. Теперь связи с этим французским авантюристом еврейского происхождения лишь компрометировали, и Калманович без сожаления их разорвал, занявшись поисками такого поля деятельности, где могли бы развернуться его способности. Все чаще он подумывал об Африке. Для людей предприимчивых и энергичных разве не является Черный континент сказочным Эльдорадо?
В 1979 году американский конгрессмен Бенджамен Гилмэт, с которым Калманович когда-то плечом к плечу боролся за права советских евреев, предложил ему представлять интересы Бофутсваны в Израиле. Калманович, разумеется, не упустил предоставленный судьбой случай.
Бофутсвана — марионеточное государство, протекторат ЮАР, не получила признания ООН и не могла рассчитывать на помощь других стран. Поэтому президент Бофутсваны Мангуна предоставил широкое поле деятельности частной инициативе. Калманович и несколько поверивших в его звезду израильских бизнесменов начали вкладывать свои капиталы в различные предприятия в Бофутсване. Но бизнес раскручивался медленно. Израильским бизнесменам надоело бросать деньги на ветер, и они ретировались, оставив всю арену Калмановичу, продолжавшему действовать с прежней энергией. Как опытный полководец, вводил он в бой все новые и новые резервы. Деловые люди ему верили и давали кредиты. Президент Мангуна платил Калмановичу зарплату, он получал комиссионные с устраиваемых им сделок. Но разве о зарплате и жалких комиссионных процентах он мечтал?
Перелом, которого так ждал Калманович, наступил в 1984 году, когда он познакомился с богатым евреем из Франкфурта Генри Лилиенблюмом. С этим чуждым сентиментальности финансовым воротилой произошло то же, что со многими другими людьми, встретившими Калмановича на житейском пути. Покоренный и очарованный, он предоставил в распоряжение Калмановича свои капиталы, стал его партнером.
Калманович показал наконец, на что способен. Ему удавалось буквально все. И, что особенно интересно, этот выскочка из Вильнюса и тайный агент КГБ не уставал твердить, что нет у него иной цели, кроме блага Израиля. Оказалось, что это не просто слова…