Хроники Кадуола

Вэнс Джек Холбрук

Пока графиня поглощала завтрак, она диктовала расписание предстоящего дня.

В десять часов утра графиня Оттилия спускалась, пользуясь лифтом, на первый этаж и обычно направлялась в библиотеку. Там она просматривала почту и пару журналов, а также выслушивала отчет Фоско, к тому времени уже покормившему и причесавшему собак. Фоско вынужден был предоставлять подробнейшую информацию о состоянии собачьего здоровья и собачьей психики, останавливаясь на последних причудах и предпочтениях каждого зубастого любимчика; обсуждение собак часто затягивалось. Фоско никогда не проявлял нетерпения, что вполне понятно, так как его обязанности ограничивались кормлением

и выгуливанием собак — если не считать вождения автомобиля в редких случаях, когда графиня отправлялась в ближайший город.

В это время, пока графиня ее не вызывала, Уэйнесс могла устроить перерыв. Как правило она проводила время в комнате для отдыха прислуги, сплетничая и закусывая с другими горничными и госпожой Ленк; иногда в этих посиделках участвовал и мажордом.

Графиня обычно вызывала ее звонком примерно в одиннадцать часов. Если снаружи было прохладно, ветрено или дождливо, графиня оставалась у камина в библиотеке. Если был ясный погожий день, графиня приказывала открыть остекленные двери библиотеки, выходила на террасу и спускалась на лужайку.

В зависимости от настроения — а Уэйнесс скоро поняла, что настроение хозяйки замка было гораздо изменчивее погоды — графиня могла направиться к столику, стоявшему метрах в пятидесяти от террасы, и устроиться в кресле, изобразив из себя нечто вроде островка из розовых оборок, белых кружев и лавандовых шалей, окруженного зеленым океаном аккуратно подстриженной травы. В другие дни она садилась на самоходную электрическую тележку и разъезжала по обширной лужайке в сопровождении вереницы собак. Самые резвые собаки бежали впереди, а самые толстые и старые пыхтели в арьергарде. Затем Уэйнесс должна была погрузить складной столик, стул и солнцезащитный зонт на другую тележку, установить их в месте, выбранном графиней, и подать туда чай.

Как правило, Оттилия де Фламанж предпочитала пить чай в обществе собак, а Уэйнесс возвращалась в библиотеку и ждала вызова графини, о котором ее оповещало жужжание зуммера в наручном браслете.

Однажды, когда графиня отпустила ее в библиотеку, Уэйнесс прошлась в сторону Северной башни — там она еще ни разу не бывала. За темно-зеленой изгородью из подстриженного тиса она увидела небольшое кладбище с двадцатью или тридцатью маленькими могильными плитами. На некоторых плитах красовались глубоко вырезанные надписи; на других были закреплены бронзовые дощечки, выполнявшие ту же функцию. В пяти-шести случаях на могилах были установлены мраморные статуи собачек, а в промежутках между могилами росли лилии и лиловые пучки гелиотропов. Уэйнесс сразу потеряла всякий интерес к этому уголку парка и быстро вернулась в библиотеку, чтобы ждать вызова графини. Проходя мимо, она всегда проверяла, закрыты ли двери в кабинет графа — но они всегда были закрыты, и Уэйнесс каждый раз ощущала укол нетерпения. Время шло, но она никак не могла контролировать события.

Уэйнесс скоро узнала, где хранились ключи от кабинета. Один висел в связке, принадлежавшей Ленку, а другой — в такой же связке, находившейся в распоряжении графини. Уэйнесс внимательно следила за местонахождением ключей. Днем графиня обычно брала связку с собой, но иногда забывала их там, где сидела. В таких случаях ключи считались потерянными, и графиня разражалась хриплыми возгласами до тех пор, пока их не приносили.

По ночам ключи графини хранились в ящике секретера, рядом с кроватью.

Однажды, когда уже наступила ночь и графиня храпела среди нагромождения пуховых подушек, Уэйнесс тихонько прокралась в ее

спальню и приблизилась к секретеру, едва заметному в тусклом зареве ночника. Она уже начала открывать ящик секретера, когда раздраженно проснулся и начал тявкать несносный пес по имени Топ; к нему тут же присоединились хвостатые обитатели остальных коробок. Уэйнесс успела выбежать из спальни, прежде чем графиня приподнялась, чтобы узнать, почему собаки устроили шум. Остановившись перевести дыхание в соседней комнате, Уэйнесс слышала хриплый голос графини: «Тихо, паразиты брехливые! У одного забурчит в животе, и все устраивают концерт! Спать, всем спать!»

Не осмеливаясь повторить свою попытку, Уэйнесс тоже пошла спать.

Через два дня лакей Фоско уволился по собственному желанию. Мажордом попробовал взвалить его обязанности на Уэйнесс, но она заявила, что у нее и так едва хватает времени; тогда господин Ленк предложил уход за собаками горничной Филлис, но столкнулся с еще более энергичными возражениями: «По мне, так пусть они обрастают шерстью, пока не задохнутся! Занимайтесь этим сами, уважаемый господин Ленк!»

Ленк с отвращением кормил и причесывал собак пару дней, после чего нашел нового лакея — смазливого юношу по имени Баро, приступившего к работе без всякого энтузиазма.

В первое время Ленк вел себя по отношению к Уэйнесс безукоризненно, хотя выражался несколько напыщенно, с преувеличенной вежливостью. Но с каждым днем он становился все вальяжнее и в конце концов решил проверить реакцию новой служанки, игриво похлопав ее сзади пониже пояса — естественно, с таким видом, как будто он не более чем выражает начальственное одобрение. Уэйнесс понимала, что замыслы мажордома следовало пресечь в зародыше. Она отскочила: «Что вы, господин Ленк! Какие шалости вы себе позволяете!»

«Как же без них, без шалостей? — весело отозвался мажордом. — У тебя такая восхитительная округлая попка, что моя рука не могла не подчиниться естественному порыву».

«В следующий раз следите за руками и не позволяйте им двигаться бесконтрольно».

Ленк вздохнул и пробормотал: «Увы, не только руки, но и весь мой организм бессилен сопротивляться таким порывам. В конечном счете, почему бы сослуживцам не развлекаться понемножку — ведь это никому не мешает. Разве не так?»

«Боюсь, я недостаточно понимаю ход ваших мыслей, — ответила Уэйнесс. — Может быть, нам следует посоветоваться с госпожой Ленк?»

«Вы могли бы обойтись без таких безвкусных замечаний», — Ленк снова вздохнул и отвернулся.

Время от времени, обычно вскоре после полудня, на графиню находила одна из ее «причуд». Лицо ее будто удлинялось и становилось неподвижным; она отказывалась с кем-либо говорить. Когда это случилось в первый раз, в ответ на удивленный взгляд Уэйнесс госпожа Ленк пояснила: «Графиня недовольна устройством Вселенной и размышляет о том, как ее можно было бы исправить».

Нередко, когда случался такой приступ, графиня усаживалась за столиком на лужайке, не обращая внимания на погоду, доставала особую колоду карт и начинала раскладывать нечто вроде хитроумного пасьянса. Снова и снова графиня открывала одну карту за другой, сжимая костлявые кулаки и диковато жестикулируя, с внезапной подозрительностью приглядываясь к уже выложенным комбинациям, шипя и бормоча, оскаливая зубы в ухмылке, выражавшей не то ярость, не то ликование, и не прекращая это занятие до тех пор, пока карты не подчинялись ее воле — или до тех пор, когда она уже не могла ничего разглядеть, потому что лужайка погружалась в сумерки.