Хроники Кадуола
Шрифт:
«Продолжай, Глоуэн! — потребовал Майло. — Твои опасения и оговорки не слишком интересны, но мы хотели бы знать, о каком противоречии ты говоришь. Открой нам великую тайну!»
«Я просто пытался тактично подойти к обсуждению довольно щекотливого вопроса», — с достоинством возразил Глоуэн.
«К дьяволу тактичность, переходи к делу! Ты ждешь, чтобы тебе вручили приглашение на золоченом пергаменте?»
«Мы готовы к самому худшему! — заявил Эгон Тамм. — Попросил бы только не подвергать сомнению целомудрие моей супруги, отсутствующей и поэтому неспособной вступиться за свою честь».
«Я могу ее позвать, —
«Зачем это все? — отмахнулся Глоуэн. — Мои замечания касаются госпожи Вержанс. Я не могу пройти мимо того факта, что процесс ее избрания на должность смотрительницы осуществлялся в строгом соответствии с Хартией. Кроме того, все ее обязанности, в том числе обязанность безоговорочно защищать Заповедник от любых врагов и нарушителей, точно определяются Хартией. Если госпожа Вержанс тем или иным образом отказывается от соблюдения Хартии, преуменьшает ее значение, стремится к отмене Хартии или поддерживает запрещенное поселение людей на территории Заповедника, она тем самым, в ту же минуту, снимает с себя полномочия смотрительницы Заповедника. Она не может одновременно пользоваться преимуществами Хартии и поносить ее. Либо она признаёт и соблюдает всю Хартию в целом и каждое из ее положений, либо она должна быть немедленно лишена звания смотрительницы Заповедника. Если я ее правильно понял, она уже сделала выбор и является смотрительницей не в большей степени, чем я или кто-либо другой».
Наступило молчание. Челюсть Джулиана Бохоста слегка отвисла. Улыбка Уэйнесс сползла с ее лица. Эгон Тамм задумчиво помешивал коньяк палочкой печенья. Смотритель Боллиндер уставился на Глоуэна, нахмурив черные брови. Сунджи хрипло прошептала: «Беги, пока тебя не разорвали на кусочки!»
Глоуэн спросил: «Я зашел слишком далеко? Мне казалось, что этот вопрос нуждается в разъяснении. Если я нарушил приличия, прошу прощения».
Клайти Вержанс сухо ответила: «Твои замечания достаточно вежливы. Тем не менее, ты выпалил мне в лицо то, что никто другой не осмеливался сказать раньше, даже на достаточном расстоянии. Чем заслужил мое уважение».
Джулиан сказал, тщательно выбирая слова: «Как ты уже предположил, этот вопрос связан с осложнениями и тонкостями, понимания которых от тебя, как от человека постороннего в политике, невозможно ожидать. Парадокс, вызвавший твой интерес, существует. Тем не менее, госпожа Вержанс была избрана надлежащим образом на должность смотрительницы Заповедника и продолжает оставаться в этой должности с полным правом, несмотря на ее прогрессивные взгляды».
Клайти Вержанс глубоко вздохнула и обратилась к Глоуэну: «Ты усомнился в моем праве занимать должность смотрительницы. Но мое право обосновывается не Хартией, а голосами избирателей. Что ты можешь на это сказать?»
Эгон Тамм вмешался: «Позвольте мне ответить на этот вопрос. Планета Кадуол является Заповедником, управление которым осуществляет консерватор с помощью служащих станции Араминта. Это общественное устройство не имеет ничего общего с классической демократией. Полномочия правительства основаны на первоначальной Хартии, дарованной Обществом натуралистов. Законным образом избранные смотрители Заповедника получают власть от консерватора и могут пользоваться ею только в интересах Заповедника, в том смысле, в каком эти интересы определяются
«Вы называете сто тысяч йипов «несколькими недовольными избирателями»?» — резко спросила Клайти Вержанс.
«Йипы — не избиратели, а серьезная проблема, окончательное решение которой в данный момент еще не найдено».
Глоуэн поднялся на ноги: «Думаю, что мне пора откланяться. Было очень приятно познакомиться с гостями из Стромы». Обратившись к консерватору, он прибавил: «Пожалуйста, передайте мою благодарность вашей супруге». Заметив, что Уэйнесс собирается встать, он остановил ее движением руки: «Я сам найду дорогу к выходу, не нужно беспокоиться».
Тем не менее, Уэйнесс последовала за ним в вестибюль. Глоуэн сказал: «Спасибо за приглашение. Я прекрасно провел время с твоими друзьями и очень сожалею, что вызвал некоторый переполох».
Глоуэн поклонился, повернулся и вышел. Поднимаясь к дороге, он чувствовал на спине давление провожавшего его взгляда, но Уэйнесс не позвала его, и он не обернулся.
5
Сирена опустилась за холмы — на станции Араминта смеркалось, звезды уже поблескивали по всему небу. Сидя у открытого окна, Глоуэн мог видеть, почти прямо над головой, созвездие странной правильной формы, именуемое «Пентаграммой», а дальше к югу — вьющуюся до горизонта россыпь Большого Угря.
События прошедшего дня погружались в память; Глоуэн чувствовал себя подавленным и опустошенным. Все было кончено, ничего уже не могло иметь никакого значения. Вероятно, такое своевременное выяснение отношений было даже к лучшему — и все же, насколько лучше было бы, если бы он не явился сегодня в Прибрежную усадьбу! А может быть, даже если бы он вообще туда не ходил...
Мрачные размышления тщетны. То, что произошло сегодня — или нечто в этом же роде — было неизбежно с самого начала. Уэйнесс это прекрасно понимала. Более или менее тактично она старалась предупредить его об этом, но Глоуэн, упрямый и гордый, как истинный Клатток, не прислушался к ней.
И все же события этого дня были окутаны какой-то тайной. Почему Уэйнесс объяснила ему, как вломиться без приглашения в дом консерватора, принимавшего важных гостей, если предвидела, что он рано или поздно окажется в самом неудобном положении? Он мог никогда не узнать ответ на этот вопрос, а со временем и вопрос, как таковой, перестанет его интересовать...
Мелодично зазвонил телефон. С экрана на него смотрело лицо, которое он ожидал увидеть в последнюю очередь: «Глоуэн? Чем ты занимаешься?»
«Ничем особенным. А ты?»
«Я решила, что с меня хватит светского общества. Теперь считается, что у меня мигрень и я лежу в постели».
«Прими мои соболезнования».
«Нет у меня никакой мигрени! Я просто хотела побыть одна».
«В таком случае можешь не принимать мои соболезнования».
«Я заверну их в кружевной платочек и сохраню на черный день. Почему ты удрал от меня, как от прокаженной?»
Этот вопрос застал Глоуэна врасплох. Запинаясь, он ответил: «Мне показалось, что настало самое удачное время смыться подобру-поздорову».