Хроники Края. Полночь над Санктафраксом
Шрифт:
При упоминании имени отца Прутик зашевелился. Профессор улыбнулся. Белые вороны, крича от ярости, отступили назад.
Веки Прутика дрогнули. Профессор с радостным волнением следил за их движением.
– Или, может, мне следует назвать его другим именем. Именем самого уважаемого пирата, который когда-либо бороздил воздушные просторы, пирата, которого
Глаза Прутика распахнулись.
– Отец, – проговорил он.
– Нет, Прутик, – мягко отозвался профессор, – не твой отец. Это я, Профессор Темноты.
Но в блуждающем взгляде Прутика, диком, невидящем, не было и тени мысли. Прутик больше не мог говорить. Профессор понимающе покивал.
Тело молодого капитана, кроме того что оно светилось странным светом, казалось, не пострадало, чего нельзя было сказать о его рассудке.
Вороны снова приблизились. Краан отогнал особо настойчивых и повернулся к профессору.
– Давай, – разрешил он. – Бери падающую звезду, быстро!
По напряжению в хриплом голосе птицы профессор понял, что Краан не сможет дольше удерживать остальных воронов на расстоянии.
Пытаясь не обращать внимания на мутные глаза Прутика, бессмысленно уставившиеся в пространство, профессор подхватил его под руки и поставил на ноги.
– Теперь иди, – проговорил он. – Давай же. Сделай это, ты можешь…
Небо на востоке посветлело, когда профессор ковылял обратно через Каменные Сады, одной рукой поддерживая Прутика за плечо, а другой опираясь на свою палку.
– Вот так, Прутик, – ободряюще говорил он. – Еще немного, всего пару шагов.
Глава пятая
Каулквейп
– Падающая звезда! – Младший служка, подросток с жесткими топорщащимися волосами, в одежде с чужого плеча, одиноко стоял, уставившись в ночное небо. – Как любопытно, – шептал он.
Буря кончилась, и ученые выбирались из своих многочисленных убежищ.
– А что это у нас тут? – раздался за спиной у юноши насмешливый голос. – Маленький звереныш, сынок члена Лиги. А чего это ты не в библиотеке, не засунул нос в свои свитки, Каулквейп?
Голос принадлежал подмастерью в отороченной мехом мантии, какие носят все в Колледже Облакологии. За ним стояли еще несколько человек, все они стряхивали пыль с одежды и посмеивались.
– Я думал… – пролепетал подросток, – мне показалось, я что-то видел, Вокс.
– Пусть за небом специалисты наблюдают, – с гаденькой улыбочкой заметил Вокс. – Тебе что, сортира какого-нибудь не хватило почистить?
– Я… да я так, тут просто проходил, – вымолвил Каулквейп, неуклюже собирая в охапку свои манускрипты, и поспешил по выложенной булыжником дорожке прочь от всей этой компании.
– Урод из Нижнего Города, – донесся до него голос Вокса.
Каулквейпу едва исполнилось пятнадцать, и он был
Однако Каулквейп мечтал о большем. Каждый раз, когда у него появлялась малейшая возможность, он убегал в Главную Библиотеку Санктафракса – место, которым остальные прискорбно пренебрегали, – и погружался в бесчисленные пыльные свитки, которые там хранились.
Библиотеку не любили. У нее не было ни очарования Колледжа Облакологии или Академии Ветра, ни власти и влияния Школы Темноты и Света, но ведь и самого Каулквейпа тоже не любили. Его отец, дородный, властный, быкообразный член Лиги, которого звали Улбус Пентефраксис, купил ему место в Санктафраксе.
– Ты никогда не пробьешь себе дорогу в Лигах, маленький пугливый червячок, – сказал ему когда-то отец. – Может, хоть эти напыщенные наблюдатели погоды сделают из тебя что-то приличное. Я точно не смогу, это не в моих силах!
Оттого-то он купил для сына место младшего служки. Сначала Каулквейп был вне себя от радости. Но вскоре он обнаружил, что воздушный город может быть столь же суровым местом для жизни, как и улицы Нижнего Города. Хотя члены Лиги, несомненно, были богаты, все ученые в Санктафраксе их презирали, а тех помощников и подмастерьев, которые получали место в воздушном городе за деньги, презирали и того больше.
Торопливо проходя по пустынным проспектам величественного воздушного города, Каулквейп останавливался, чтобы как следует рассмотреть красоту, которая его окружала: башни с минаретами, куполами и шпилями, горевшие розоватым светом в лучах восходящего солнца, дивные резные колонны, статуи и фонтаны, взмывающие вверх лестницы и крытые галереи. Он знал, что никогда в жизни все это не станет родным и близким. Слишком уж оно было изящно. Слишком богато. Так пышно.
Каулквейп вздохнул. Когда он смотрел на все это величие, то чувствовал себя еще меньше и незначительнее, чем обычно. Ему вспомнились насмешки Бокса. «Урод из Нижнего Города!»
Он подумал, примут ли его когда-нибудь в этом великолепном месте, станет ли он однажды чем-то большим, нежели маленьким пугливым червячком?
В одном юноша был уверен: он никогда не вернется в Нижний Город.
Шум, грязь, удары и тычки отца и разочарование в глазах матери перед ее смертью. Жизнь в Нижнем Городе его совсем измучила. Нет, будь что будет, а дом-то теперь в Санктафраксе. Отец платит хорошие деньги за то, что Колледж Облакологии держит у себя его сына. И он, Каулквейп, когда-нибудь завоюет уважение этих высокомерных профессоров!