Хроники мегаполиса (сборник)
Шрифт:
Выравнивается.
Несомый маленьким смерчем, поднимается вверх.
Кругами ходит над пустым двором, от стены к стене, от балкона к балкону…
Перескакивает с потока на поток.
Поднимается все выше…
На секунду замирает напротив Алиного лица.
И ложится ей в протянутые ладони.
Эпилог первый
Собственно, это все.
Можно было бы дописать, как спустя месяц в квартире у Егора задребезжал дверной звонок, как мама, вытирая руки о передник, спросила «Кто там?» – она думала, что это принесли с почты
И как в дверном проеме встали высокий мужчина и светловолосая девочка.
В руках у девочки был самолетик со сложной формой четырех растопыренных, будто у воробья, крыльев.
А в руках у мужчины была большая папка и толстая пластмассовая труба – футляр для чертежей. И, когда он сбивчиво заговорил, указывая то на самолетик, но на свою папку, женщина не поверила своим ушам…
И что вскоре после этого визита – и в результате его! – у Егора появились деньги на пресловутую операцию, и операция прошла хорошо, поэтому инвалидную коляску скоро продали в специальную ортопедическую комиссионку, а о Егоре написали большую статью в городской газете – под названием «Моцарт авиастроения»…
Аля между тем оказалась даже младше его, но Егор, оставленный из-за пропусков на второй год, все-таки очутился с ней в одном классе.
Как хочется, чтобы все так и было!
А пока она стоит на балконе с самолетиком в руках.
И читает надпись фломастером на бумажном хвосте: «Аля».
Эпилог второй
– Не стой на балконе, – крикнула мама из кухни. – Слышишь, Аля? Простудишься…
Влажная скатерть покачивалась на ветру; девочка смотрела то на самолетик в своих руках, то на стену дома напротив. Балконы, балконы… застекленные и открытые, увитые желто-красным по осени виноградом. Будто телеграфные провода, покачивались пустые бельевые веревки.
Прямо напротив, этажом выше, на пустом балконе стояла древняя, ржавая, забытая всеми инвалидная коляска.
На пустом балконе квартиры, где вот уже несколько лет – девочка знала от соседей – никто не живет.
Конец
Марта
Сказать, что Денису обрадовались на его новой работе – значит не сказать ничего. Его приняли, как долгожданного, любимого и родного. По доброй воле явиться из столицы в провинциальную дыру, да в районную больницу, да молодому, да с красным дипломом, да мужчине – на Дениса бегали смотреть, как на невидаль, ему отвели лучший кабинет, и в честь его первого рабочего дня накрыта была в складчину (у Дениса денег принципиально не взяли) богатая «поляна» на трех сдвинутых канцелярских столах.
Главврачу можно было дать лет шестьдесят, на лице его, как на поле боя, видны были следы многолетнего противостояния – врожденное благородство и недюжинная воля сражались там с алкоголем, недосыпом и безденежьем. Другие коллеги были немногим моложе, а то и старше; самой юной, не считая Дениса, была сорокалетняя дама-окулист.
Пили, желая новичку успехов, клялись в верности, любви и уважении; рассказывали о красотах родной природы, о скорой весне, о чистом воздухе («Здесь не то что там у вас, в загазованной клоаке!»), о дешевизне, натуральных продуктах и прочих преимуществах провинциальной жизни, рассказывали так искренне и душевно, что, право, удивительно было, отчего все поголовно выпускники
Потом, разомлев и расслабившись, принялись вспоминать случаи из практики, и от историй этих, простых, бесхитростных и чудовищных, у Дениса мороз продирал по затылку.
– Не бось, – сказал главврач, заметив перемену в его настроении. – Жизни научишься. Жизни, сынок, такой, какая вашим академикам и не снилась. Квартиру тебе выбьем годика через три. Выбьем, не сомневайсь. Жену найдем хорошую… Народ тебя зауважает – у нас не как у вас, у нас если человек уважения достоин – его и уважают будь здоров как, все ему несут, последнюю рубашку… А страшно – оно ведь только поначалу. Потом – нет, потому как жизнь…
Коллега, сидевший напротив Дениса (тот никак не мог запомнить его простого имени-отчества) хихикнул, вылавливая из консервной банки последний кусочек рыбы скумбрии:
– Ага… Когда в первый раз Марта приходит, так вроде как стремно. А вот когда в десятый…
Денис ничего не понял, но все за столом вдруг замолчали и посмотрели на поедателя консервов. А тот жевал, делая вид, что ничего такого особенного не случилось.
Наверное, Мартой они называют смерть? – неуверенно подумал Денис.
Прошло не меньше минуты, прежде чем болтовня за столом возобновилась.
– Слушай, – сказал главврач, плотно закрыв за собой двери кабинета. – Сядь…
Денис послушно опустился на кушетку, покрытую старой голубоватой клеенкой.
Главврач прошелся по кабинету, сопя и растирая подбородок.
– Ты… это. Мне-то скажи. Какая тебя нелегкая понесла сюда? Мог ведь, наверное, там у себя место найти…
Денис отвел глаза, но главврач и не требовал от него ответа. Уселся за стол, окинул взглядом пирамиду картонных папок с завязочками (Денис давно уже таких не видел), вытащил шариковую ручку из нагрудного кармана (а халат его был чистый и отутюженный, но как бы прозрачный от множества прошлых стирок).
– Баба? – спросил главврач, бесцельно щелкая ручкой, выдвигая и пряча стержень.
Денис механически повертел абажур настольной лампы, изготовленный из рентгеновского снимка. По стенам забегали тени – чьи-то ребра и позвоночник.
– Понимаю, – сказал главврач. – Год хотя бы проработаешь?
– Да я… – начал Денис.
– Ладно, – сказал главврач. – Тут еще есть такое дело…
И замолчал, подбирая слова.
– Я работать буду, – вставил Денис. – Я затем и…
– Ладно, – повторил главврач громче. – Придет тут к тебе… одна. Придет… а может, и не придет. Чем черт не шутит… Может, и не придет, только надеяться на это – не очень-то…
Денис молчал, сбитый с толку.
– Короче говоря, – сказал главврач решительно. – Если к тебе на квартиру придет… да кто угодно, и станет тебя куда-то звать – не ходи. Не пугайся, двери не открывай и сделай вид, что не слышишь. Всего и делов-то.
– Кто придет? – спросил Денис.
Домик был наполовину деревянный, наполовину кирпичный. По видимому, его строили и перестаивали на протяжении десятилетий – но давно, ох как это было давно; когда-то здесь обитала большая семья, баба Ганя была в ней невесткой и бранилась со свекровью, а потом сама сделалась тещей и занялась уже собственным зятем, и в конце концов осталась в доме одна и получила возможность зарабатывать, сдавая пристройку внаем.