Хроники новуса
Шрифт:
— Так ведь культу! — мальчишка удивился не меньше, только удивлялся он моей глупости.
— Культу? — я вспомнил, как староста сказал, будто заветные слова для того, чтоб стать новусом, знают только в культах и учат им далеко не всех.
— Ну да, культ Ревелато, по нашему выходит Открытие или вроде того.
— И чего они открывают?
— Новусов, — буркнул пацан. — Пришли!
Судя по всему, по этим улочкам, куда меня завел мелкий попрошайка, городские стражи не хаживали, да и уважающий себя цех здесь бы жить не стал, даже золотари. Возможно,
Впрочем, несколько домов здесь выглядели весьма неплохо. К одному из них и привел меня пацан, стукнул в дверь и крикнул:
— Ткачиха, это я, Сверчок! Покупатель к тебе!
— Заходи! — прозвенел изнутри молодой женский голос.
— Медяк давай! — Сверчок протянул грязную ручонку.
Я порылся в котомке, не доставая кошеля, вытащил оттуда медяк и кинул мальчишке.
— И это… Я поручился за тебя перед Ткачихой, а Воробей поручился за тебя передо мной. Так что ты должен Воробью, — напоследок сказал мне попрошайка.
И хоть я знать не знал, кто такой Воробей, но догадаться было несложно. В городе я говорил всего с тремя людьми, и это явно были не булочник со стражником. Остается лишь одноухий воришка.
За каждые триста лайков обещаю выкладывать внеочередную главу. Одна уже была, ждем следующую))))
Глава 9
Мой провожатый, засунув медяк за щеку, убежал. Чуть посомневавшись, я толкнул дверь и вошел в дом Ткачихи.
Когда глаза привыкли к темноте, я увидел, что небольшая комната доверху заставлена всякой всячиной. Шкатулки, подсвечники, кухонная утварь, только не из глины, дерева и железа, как у нас в деревне, а неведомо из чего: поблескивает серебром и золотом, ложки с самоцветными каменьями, миски тонюсенькие, выбеленные и узорчатые, с диковинными птицами да цветами. В углу свалены седла да упряжь, и тоже не чета обычным. Рядом скомканы тряпки, но я видел, что ткань их дорога, по краю висят кружева тонкие. Дальше шапки да чепцы, рубахи да котты, женские юбки от грубых шерстяных до ярких ситцевых.
— Чего стоишь? Выбирай, — поторопил меня тот же женский голос.
Вздрогнув, я с трудом углядел сиденье с подлокотниками и высокой спинкой, в коем утонула маленькая фигурка, укрытая сверху одеялом. Разглядеть ее среди куч барахла было непросто.
— Свету бы! — сказал я.
— Огонь жечь нельзя. Глаза молодые, ищи так. Башмаки вон там, слева от двери. Одежа тебе под кого надобна?
— Под меня.
— Ясно, что не на твою бабушку. Для чего? Хочешь одеться как подмастерье? Или как оруженосец? Или под лакея из бургомистрова дома? Хотя куда тебе… Поди, думаешь
— Да! Чтобы от меня люди не шарахались!
— Башмаки — десять медяков, остальное отдам еще за двадцать.
Дорого! Такая трата опустошит почти весь кошель, а ведь он был последним, если не вспоминать о прикопанном серебре. Впрочем, тут серебро возьмут безо всяких вопросов. Я углядел даже пару мечей и несколько кинжалов, а ведь за оружие не по чину наказывают строго. Но этим людям на законы было плевать.
— А кинжал…
— Два серебряка, не меньше, — тут же ответила женщина.
Дорого! Сколько же стоит тогда отчимов меч? Десять серебряных? Или больше?
Я долго рылся в сваленных тряпках, выискивая нужное. Вчера насмотрелся на одежды горожан, так что представлял, что мне надобно. Другое дело, что простого тут было немного, а на мой рост и того меньше. Кое-как я нашел серую шерстяную рубаху в два раза шире меня, но ее можно прикрыть коротким плащом синего цвета, все башмаки были велики, я выбрал одну пару. Ничего, набью соломой и будет впору. С трудом вытащенные с самого низа кучи портки шились на кого-то покрупнее, придется накрепко обвязать их тесемкой. Напоследок взял шапку и суму, а то котомка сразу выдавала во мне деревенского.
— Монеты положи вон в ту зеленую шкатулку, переодеться можешь прямо тут. Если вздумаешь что-то продать, сюда не тащи. Сверчок подскажет куда.
Я неуверенно вытащил кошель из котомки, отсчитал монеты, открыл зеленую шкатулку и ахнул: медяков там было немного, почти все серебрушки. И не боится эта Ткачиха, что ее обворуют? Вот как схвачу шкатулку и убегу! Пока она из одеял своих выпутается, пока проберется к выходу, меня уж и след простынет. А потом я сообразил, что сюда к ней как раз ворованное и приносят. И вряд ли она — хозяйка этого добра, скорее, хранительница или вроде того, а значит, и спрашивать за украденное будет не она.
Оглянувшись на нее, я быстро поскидывал свои тряпки, переоделся в новое, хотя какое это новое — всё уже ношеное, переложил старое в суму, поклонился Ткачихе.
— Спасибо. Ну, я пошел.
Подождал ответа, но женщина ничего не сказала, так что я вышел из странного дома, чуть не ослеп от яркого света и побрел к Сфирровой площади. Я все еще путался в улицах, потому решил начать с единственного места, которое запомнил, к тому же площадь проще всего отыскать из-за того самого дерева, что возвышалось над городом. И люди теперь от меня не шарахались, теперь они меня не замечали.
Я походил по площади, выглядывая двух своих знакомцев, но ни Воробья, ни Сверчка не приметил, потому отправился к цеховым улицам. Там я стучался во все двери, заходил в каждую лавку, спрашивал, не нужен ли помощник, расхваливал себя как мог, мол, и силен я, и послушен, и разумен, ем мало, работаю много, древу Сфирры хвалы возношу, но меня редко дослушивали до конца, чаще всего захлопывали дверь перед самым носом. Одна милая женщина, пока я говорил, ласково улыбалась, кивала, а как я замолк, сказала: