Хроники новуса

Сторбаш Н.В.

— Иди-ка отсюда подобру-поздорову, мальчик. Если муж тебя увидит, собак спустит.

На нее я разозлился сильнее, чем на тех, кто сразу гнал с порога. Зачем было улыбаться и кивать? Пожалела меня, что ли? Или позабавиться решила?

Вечером я вернулся в ту же таверну, уставший, голодный и разбитый, заплатил за ночлег и стол, поел и отправился на боковую.

На завтра было то же самое. Я пошел на окраинные улицы, где и люд попроще, и цеха из грязных, но мне не везло. Хоть босяком более не называли, но в работники нанимать не хотели. Обойдя весь город, я

вернулся к площади. Может, зря я возле бедноты кручусь? Надо к богатеям напрашиваться, это они не любят руки пачкать, и прислуга им всегда надобна.

Задержался я возле постоялого двора, который был не чета таверне, где я ныне ночевал. Там служили мальчишки едва ли старше меня: таскали дрова, носили воду, убирали конские яблоки. С этим бы я справился! Причем даже лучше!

Я увидел, как во двор неспешно въехал важный господин, к нему тут же бросился один из тех мальчишек, поднес колоду, чтоб всаднику было удобнее спешиться, принял поводья у коня, и за это господин швырнул мальцу монету. Медяк за плевое дело! Это если я семерых так встречу, то заработаю на ночлег и стол! А ведь по мне не понять, работаю я на этом постоялом дворе или нет.

Когда во двор влетел следующий всадник и резко осадил своего коня возле коновязи, я первым подскочил к нему, потянулся к поводьям… Конь всхрапнул и крепко ухватил огромными желтыми зубами мою руку.

— Ой-ой-ой! — взвыл я, пытаясь вытащить кисть из его пасти.

Всадник спешился, похлопал лошадь по морде, та наконец разжала зубы, но прежде чем я успел сказать хоть слово, мужчина отвесил мне затрещину. Я отлетел на несколько шагов и шлепнулся.

— В другой раз не лезь к боевому коню, — небрежно сказал всадник.

Из конюшни выскочил давешний мальчишка, распахнул ворота и, низко кланяясь, сказал:

— Сюда, господин!

Мужчина повел своего зверя в конюшню сам, и теперь я понимал, почему.

— Иди отсюдова! — крикнул мне в спину мальчишка. — А то хозяина кликну, он тебя мигом погонит!

Я, баюкая ноющую руку, уныло побрел оттуда. Укушенное место наливалось багрянцем, в голове звенело от затрещины, в животе изрядно урчало. С постоялого двора тянуло жареным мясом да печеным хлебом, а я не получил ни единого медяка.

Потом я покрутился возле чьего-то богатого двора, где служило немало людей, высмотрел старика с лицом подобрее и спросил, не нужен ли им кто.

— Седлать умеешь? Запрячь карету сможешь? — спросил он.

— Нет, — растерянно покачал я головой.

Откуда? У нас в деревне лошади были лишь у старосты да Верида, а уж чтоб верхом на них ездить — и подавно никто не ездил. Как я мог научиться седлать или запрягать?

— Тогда и неча! Иди давай!

И я пошел.

А как дальше? Неужто ворочаться обратно в деревню? Спустя несколько дней после ухода? А там снова староста навалится с угрозами. А может, и впрямь воротиться? Не будет же он жечь добро дядьки Харта. С другой стороны, дядька Харт больше моего понимает, что в деревне да как, и он почему-то меня от ухода не отговаривал. То ли позарился на хозяйство, то ли думал, что в городе будет лучше, чем дома.

Маловато

я знал о жизни, маловато, причем не только о тутошней, городской, но и о той, деревенской. Делал, что велят мать с отчимом, бегал на реку, дрался с другими мальчишками и всё. Ну, слыхал, что одни соседи с другими враждуют, всякие гадости друг другу делают: то гусей запустят в огород, чтоб те капусту объели, то собака соседскую курицу придушит, то еще чего. А вот как староста дела ведет — не знал, к чужим бедам не приглядывался. Лет семь назад дядька, что жил на дальнем конце деревни, сгорел от лихоманки. Что случилось с его родичами? Женка с дитями в один день попросту исчезла. А куда, зачем? То ли уехала к своим родителям, то ли еще чего. Может, отчим знал, а я как-то не спрашивал. Даже простые слухи до меня доходили не сразу, лишь когда тетка Филора со скуки приходила и пересказывала их отчиму.

Не любопытный я. Про новусов никогда не выспрашивал, про культ услыхал вот только. Реве… чего-то там. Открытие! Даже сопливый оголец о нем знает, а я — нет.

На следующий день я пошел прямиком к стражникам у ворот. Вдруг они подскажут, куда я могу податься? Все ж таки я новус. Там оказались мои старые знакомцы, те же стражники, что и в день, когда я только явился в город.

Они не замечали меня, пока я не подошел и не остановился рядом с ними.

— Чего тебе? — недовольно буркнул младший. — Хочешь выйти, так иди, держать никто не станет.

— Я того, дяденьки, — робко начал я, — хочу тоже в стражи пойти. Кого спросить можно, чтоб взяли?

Старший лишь хмыкнул себе в усы, а младший посмотрел на меня и расхохотался.

— В стражи? Ты? Уж не ополоумел ли ты, братец? Хоть дары древу приносил?

— Весной принесу.

— Вот после того и приходи. Да и то, хватит ли силенок? Иль думаешь, быть стражем легко? Мол, стоишь возле ворот целый день, а потом отсыпаешься. Э нет, братец, страж — это тебе не хрен собачий. Попробуй хотя бы копье в руках удержать!

И бросил мне свое копье, хвала древу Сфирры, не острием, а боком. Я поймал его обеими руками — не тяжело! Ухватился правой, поднял железом кверху, будто я настоящий стражник.

Младшего аж перекосило. Видать, не ожидал, что я смогу удержать.

— Не, не так. Подними его да поверни так, чтоб древко вдоль шло. И держи одной рукой. Надобно долго так простоять. Сумеешь?

Я сделал, как он сказал: перехватился за серёдку, вытянул руку и застыл. Вскоре старший удивленно приподнял бровь.

— Что, Жорен, не ждал, что мальчишка лучше тебя справится? — насмешливо спросил он.

— Верни! — Жорен выхватил у меня копье и злобно зыркнул. — Откуда только такой взялся? Не возьмут тебя в стражи, подрасти сперва. И вообще иди отсюда, мешаешь только!

— Да погодь, — угомонил его старший. — Сам же таким был, а теперича на парне злобу срываешь. Потому тебя ни на медяк не ценят! Для чего у ворот стоишь? Думаешь, чтоб от врагов оборонять? Или кровавых зверей убивать? Ты ж им на один зуб будешь. Нет, для того, чтобы во все глаза глядеть и запоминать.