Хроники похождений
Шрифт:
Наблюдая за погоней, я задумался о своем поступке. Этот велетень пытал меня, только что хотел оторвать мне ногу, а я спас его от смерти! Нет чтобы самому спрыгнуть в ров, глядишь, его бы и подстрелили. Правда, оставалась угроза, что они и меня бы убили. Но я спас велетеня потому… потому что относился к нему с уважением! Вот так декантацiя [37] со мной приключилась! Надо же так привязаться к собственному палачу!
Впрочем, у меня еще оставался шанс отделаться от этой противоестественной приязни. Двое господ в шарабане держали наготове еще два пистолета. Они
37
Декантация — процесс переливания вина в декантер для насыщения его кислородом.
— Сволочи, кафтан мне попортили, — пожаловался велетень, усаживаясь рядом со мной.
Он даже не запыхался.
— В следующий раз спасайся сам, — сказал он и сквозь дыры в одежде показал мне железные латы. — Впрочем, ты заслужил ногу.
— Ага, значит, оторвешь и оставишь на память…
Господин Марагур расхохотался.
— Слушай, тебе не кажутся эти шарабаны подозрительными?! — спросил я.
— Да что ты, граф? — с сарказмом заявил господин Марагур. — Шарабаны, из которых в меня стреляют, кажутся мне обычным делом!
— Кстати, раз уж мы на «ты», меня зовут Сергеем, — сказал я.
— Клавдий, — представился велетень.
Мы протянули друг другу руки, моя по локоть утонула в его ладони.
— Я вот думаю. Тот шарабан — с мумией — как-то связан с этим шарабаном или нет?
— С какой еще мумией? — спросил Клавдий.
— Когда мы стояли тут у ворот с Василием Яковлевичем, нам навстречу проехал шарабан. В нем сидели какой-то господин и египетская мумия, — рассказал я, вспомнив о том, что Марагур не видел их, потому что сидел, отвернувшись от дороги.
— А Брахмапудра какая-нибудь тут не проезжала?! — воскликнул Марагур. — Что ты мелешь?! Мумия египетская!
— Не настоящая, конечно, мумия, а кто-то, завернутый в золотистую ткань, — пояснил я.
О том, что господин, сопровождавший «египетскую мумию», показался мне знакомым, я умолчал.
Велетень пожал плечами и сказал:
— Возможно, все возможно. Наверно, это была очередная шутка мадемуазель де Шоней. Но! — Он вдруг сделал ударение на этом «но». — Может быть, это и не ее рук дело…
Тогда я не придал значения его словам.
— Кстати, граф… Сергей, я хотел тебя спросить. Ведь ты не помнишь ничего толком?
— Не помню, — подтвердил я.
— Так зачем ты полез в эту авантюру? Чего тебе в Москве-то не сиделось?!
Да, умел господин Марагур не только ответы получать, но и вопросы задавать.
— Как тебе сказать… — произнес я.
— Неужели из-за Аннет? — спросил Клавдий.
— Да, я это делаю ради нее, — признался я.
— Зачем?! — воскликнул велетень.
— Любовь, — ответил я.
А что еще мог я сказать?!
— Любовь! Любовь! — закричал Марагур. — Ну и чудной же вы, люди, народец! Неужели вы и впрямь полагаете, что любовь стоит жертв?!
— Любовь — это счастье, —
— Счастье! — взревел Клавдий. — Если тебе оторвать ногу, выбить глаз, а потом отправить в рукопашную схватку, ты будешь счастлив?!
— При чем здесь это? — удивился я.
— Да при том, — заявил Марагур, — что любовь — это война, это бойня, а влюбленный человек — это слепой калека, который лезет в самую гущу и думает, что попадет в райские кущи! А когда опомнится, уже поздно, уже угодил в самое пекло! Шансы вырваться минимальны! И несчастный, знай, крутит головой: где же горнист, когда же он сыграет отбой?! Не понимаю я вас, не понимаю!
— Но как же жить-то без любви? — спросил я.
— Да вот мы же живем! И детей заводим. Только не отравляем друг другу жизнь! Вот тебя взять! Ты же даже не знаешь, доберешься ли живым до этой мамзели! И это — счастье?
Я не знал, что велетеню ответить. Мы доехали до Василия Яковлевича и двоих его товарищей.
— Только что мимо нас промчалась коляска с трупами, — сообщил Мирович. — Никогда не видел, чтобы люди после смерти так драпали! А где Иванов?
— Они застрелили его, — соврал Марагур.
— Черт! — заорал Василий Яковлевич. — Мне не нравится! Не нравится, когда стреляют в моих людей!!!
Совсем как Шварц. И чего он не пошел в полицеймейстеры?!
Его товарищи, особенно единственный оставшийся в живых из числа покусанных и опухших господ, приуныли. Им тоже не нравилось, что убивают людей Василия Яковлевича, а регулярность, с которой это происходило, удручала. У опухшего лицо пошло багровыми пятнами, которые вкупе с побелевшими следами от осиных укусов превратили его рожу в красочную мозаику. Второй господин, напротив, побледнел. Окажись я на их месте, я б давно плюнул на завещание императрицы и вышел бы из партии Василия Яковлевича, причем в уведомительном порядке.
— Выходит, кто-то следует по пятам за нами и ждет удобного случая, чтоб отбить у нас графа, — высказался покусанный и опухший господин.
— А мне сдается, что они и его пристрелить хотели, — заявил велетень.
Мильфейъ-пардонъ, а ведь он был прав! Да ведь я и сам так же считал, только думал об этом как-то не всерьез, а так — мимоходом! Если б я был уверен в том, что они хотели освободить меня, на кой хрен тогда мне было прыгать вслед за Марагуром в ров и прятаться там от пуль?! А может, покусанный прав, может, они хотели освободить меня? А я, дурак, помог велетеню расправиться с теми, кто пришел мне на помощь! Я вспомнил, как их шарабан мчался по дороге. Их лица я не успел разглядеть. Однако все же у меня оставалось стойкое чувство, что целились они не в одного велетеня. О, нет, они целились в нас обоих!
Мне стало тошно. Я не был безусым юнцом, чтобы отвлеченно размышлять о смерти. Я брал штурмом Измаил, видел вблизи смерть товарищей, разъяренный янычар чуть не снес мне голову, оставив шрам на левой щеке, — прошло столько лет после всех этих событий, но я до сих пор просыпаюсь в холодном поту по ночам и отнюдь не прихожу в щенячий восторг при виде военных мундиров, мне страшно за тех, кто их носит. Недавние происшествия в Москве, участь невинной Любки, смерть ее душегубца Иванова, двое в шарабане, легким движением рук превращенные из живых людей в мешки с костями, — все это освежило память. Я подумал, что неплохо бы улизнуть при первой же возможности и самому последовать тому совету, который только что мысленно дал опухшему и тому, еще одному господину, который пока никак не пострадал. Плюнуть на завещание императрицы и на мадемуазель де Шоней тоже… плюнуть.