Хроники понедельника
Шрифт:
Встречая её взглядом, Штырц услышал, как у него по позвоночнику, от копчика к шее, марширует взвод электрических мурашек.
ММ сопел рядом, как школьник в замочную скважину.
Зебруссь тёр кулаками, прослезившиеся, глаза.
– Что вам угодно, молодые люди? – Спросила Матильда Гаевна так, как обычно это спрашивают рестораторы припозднившихся клиентов.
Матильда Гаевна помнила то время, когда дом дворянского собрания, пережив бурную эпоху в различных статусах, встретил Перестройку под знаменем профсоюзов. Иными словами, члены
От профсоюза, когда советская власть приказала долго жить, Матильда Гаевна перешла по наследству в архив.
Матильда Гаевна была дама опытная. Она знала, умела и любила обращаться с «молодыми людьми» любого возраста. К сожалению, последние лет пятнадцать «молодые люди» посещали её весьма редко. Она скучала.
– Я Зебруссь, – взял инициативу на себя помощник пресс-секретаря. – Помните, я был у вас сегодня утром?
Матильда Гаевна бросила снисходительный взгляд на Зебрусся с высоты своего небольшого роста так, что Зебруссь, длинный как баскетболист, почувствовал себя мячиком для настольного тенниса.
– И что? – спросила Матильда грудным контральто.
– А не промочить ли нам чем-нибудь горло? Лично у меня пересохло. – Сказал по этому поводу Штырц.
Нельзя отрицать своеобразие жизненного опыта Матильды Гаевны, но куда ей равняться с опытом Штырца и ММ. Детективы читали Матильду как шифровальную книгу с устаревшим ключом.
***
Думу колбасило. Левых радикалов пожирала жажда деятельности. Они готовились к немедленному преодолению кризиса, а именно, законодательно обещать каждой корове по седлу, каждому барану по воротам, каждой бабе по мужику, а всем им вместе – право на счастье.
Правые демократы тоже хотели счастья, для чего предлагали отдаться НАТО на сладостные муки садомазо.
Глухой националист, Панкрат Назаров улыбался правым демократам с улыбкой тасманийского аборигена, обнаружившего, что Провидение западной цивилизации и пути местных духов в кои-то веки пересеклись и забросили к его завтраку, на пустынный берег, капитана Джеймса Кука. Панкрат уверял, что ни одна Европа не удовлетворит озабоченных тем садомазо, какое Панкрат изыщет буквально через полчаса, в столичном метро.
Правые демократы стояли на том, что достойны лучшего.
Панкрат отвечал, что лучшее ещё не означает глубины и насыщенности ощущений.
– А я-то вас побалую, – мурлыкал Панкрат. – Изрыдаетесь, изверги!
Случайно или как, Баба-Яга окоротила какого-то хама из масс-медиа, костылём в объектив фотокамеры. Осколки брызнули как взрыв фейерверка.
***
Про яйцо Матильда Гаевна ничего не слышала. Про комнату, в которой яйцо хранилось, она могла рассказать намного больше, но, увы, её никто об этом не спрашивал.
– Чей кабинет? – Спросил Штырц, разглядывая двуспальную кровать под балдахином, биллиардный стол, барную стойку, сейчас пустую и под слоем пыли, распахнутую
– Здесь? – Спросил ММ.
– Здесь! – Кивнул Зебруссь.
– Ключи?
Дрона Зебруссь суетливо похлопал себя по карманам и, после мгновенного ужаса «потерял?», вспомнил с облегчением. – А ключей нет.
– Как нет?
– Так и не было никогда.
– Зачем тогда сейф, если ключей к нему нет?
– По инструкции.
ММ посмотрел на Дрону с трудно прочитываемым выражением.
– Что? – Съёжился Зебруссь.
–Работать будем, вот что! – Сказал Штырц, вынимая из полевого саквояжа складную лупу. – Пока не закончу осмотр, всем оставаться на своих местах.
Штырц опустился на колени и, уткнувшись носом в увеличительное стекло, медленно пополз от порога комнаты вдоль стены к окну, где обстоятельно изучил горшок с засохшей геранью. Следующим пунктом его следственных изысканий стала кровать. Он надолго застрял под ней, только ноги торчали наружу, подрагивая.
– Как часто вы проверяете объект хранения?
– По инструкции, – отвечал Зебруссь. – Второй вторник каждого второго месяца.
– Сегодня семнадцатое, понедельник, сообщил ММ на всякий случай, если у кого часы спешат. – Потрудитесь объяснить.
– Почему вы так со мной разговариваете? – покраснел Зебруссь. – Вы меня подозреваете?
ММ молчал, продавливая психику интеллигента.
– У меня было предчувствие, – оправдывался Зебруссь. – У вас бывают предчувствия?
ММ пожал плечами и сказал, – Предчувствия к делу не пришьёшь.
– А у меня доказательства есть, – возрадовался Дрона тому, что вовремя вспомнил о столь важной вещи. – Сейчас найду! – заторопился он, роясь в одежде.
Удивительно, как в таком, на вид непритязательном, гардеробе можно сокрыть весьма основательные улики.
– Что это? – брезгливо поморщился ММ на, протянутый ему Дроной, мятый, бледно – жёлтого цвета конверт в пятнах масла, которые, при дальнейшем изучении, оказались отпечатками чьих-то палец.
– Ваши? – спросил ММ про отпечатки.
– Что вы! – энергично замотал головой Зебруссь.
– Не ваши? Тогда чьи?
– Того кто писал.
– А кто писал?
– Доброжелатель писал.
– Ваш друг, товарищ по партии?
– Я не знаю. Вы прочитайте, пожалуйста. Вы поймёте.
–А что вы волнуетесь? Конечно, прочитаю. Не за этим ли вы меня пригласили? – Подчеркнул ММ.
«Хроники Самоцветья. Часть вторая. Глава пятая.
За день до тех событий, которые позднее получили имя Ночи Битого Хрусталя, цены на яйца на Ежеловеловской ярмарке и окрестностях подскочили в тридцать три раза. За куриное давали серебряный рубль, за утиное два. За яйцо крокодила, что привёз купец Журавейник из Индии, было заплачено неизвестным покупателем, через посредников, девять золотых с полтиной».