Шрифт:
Хроники понедельника
Понедельник первый
1. «В некотором царстве, в некотором государстве…»
2. «Вроде не бездельники и могли бы жить.
Им бы понедельники взять, да отменить»
Со дня основания…. С понедельника, с понедельника. Можно, конечно, было и со среды, или, даже, с четверга. Но, некоторые всерьёз полагают, что DER ORDNUNG важней, чем народные суеверия.
Со дня основания сыскного агентства «Максим Максимыч и Штырц», редкий, как красная рыба в местном пруду, посетитель одноэтажного
Что может сказать это худосочное обстоятельство пытливому уму, томящемуся в тесной темнице бедовой головы? Жеребец-производитель жареных новостей, катастрофических сенсаций и сенсационных разоблачений, штатный борзописец бульварного листка «Антоновский комсомолец» Леонид Бесплотных подложил как-то в застой межсезонья, когда писать было не о чем и не о ком, рабочую гипотезу, с большими видами на грандиозный скандал; мол де агентство является «крышей», легальной маскировкой подпольной организации ветеранов КГБ, промышляющих на пенсии факультативами для криминальных структур.
Подлог хороший. В общей картине социального и экономического коллапса – правдоподобный. Жаль, доказать свою смелую фантазию, Леонид не успел. Прямо в кабинете главного редактора, он был застукан и прибит очередным конфликтным столкновением своих неизлечимых маний. Мания преследования схлестнулась с манией величия, при сопутствующей жертве.
*** *** ***
Антон – дальний пригород столицы, отстоящий в стороне от Больших дорог, Великих Иллюзий и Глобальных Разочарований, издавна слыл местом тихим, уютным, полезным для здоровья, почти курортом.
Бум переселения состоятельных людей из мегаполиса на природу, к речкам, траве и свежему воздуху, ещё не наступил. Возможно потому, что в то время состоятельные люди как класс не сложились. Следовательно, о, надвигающемся на него, блестящем будущем, Антон тогда даже и не грезил. Не подозревал он также о том, что будничным утром 199.года внутри его административных границ, точнее сказать, в кабинете Максим Максимыча и Штырца, безостановочный маховик судьбоносных перемен вдруг замер, предвещая новое, совершенно непредсказуемое, направление.
Максим Максимыч, моложавый мужчина, волнующего домашнего образца социал-демократа 1900, не то врач, не то учитель, которому хочется потыкаться в жилетку лицом, умытым слезами, с показным радушием внимал персонажу, чьи манеры, внешность и жестикуляция оживляли карикатурный образ неприкасаемого реформатора « я стоял на баррикадах у Белого дома!». Пыльные столбы давно немытых волос на голове, жидкая бородёнка, с застрявшими в ней, крошками еды. Застарелые угарные пары, пронзительные голубые глаза, высверливающие на безупречном костюме ММ сквозные дыры.
– Я чувствую, я знаю! Это пахнет заговором!
– Так уж и заговором?
– Государственным
– Свиным! – Отредактировал Штырц, суровый мужчина с чертами лица, словно рубленными из куска арктического льда.
– Что? – Не понял человек.
–Свиным путчем! – Уточнил Штырц.
– Почему?
– Потому что путч – это как грипп, птичий, свиной. Путч нельзя отменить, им можно только переболеть.
– Да? – Опешил человек и несколько мгновений растерянно хлопал на Штырца глазами.
Штырц любил юмор. Чёрный юмор. Штырц любил пошутить в самых неблагоприятных и неуместных обстоятельствах. При этом лицо его никогда не озарялось улыбкой или её подобием.
– Демократия в опасности. – Неуверенно продолжил человек. – Я помощник пресс-секретаря Госдумы. Я знаю, о чём говорю.
– Да! – Согласился Штырц. – Это всегда важно знать, о чём говоришь.
– Вы меня не слушаете.
– Слушаем, слушаем. Внимательно слушаем.
– Яйцо пропало.
– Яйцо? Какое яйцо? Фаберже из Эрмитажа?
– Хрустальное яйцо Кощейки Бессмертных. Надеюсь, вам не надо объяснять, кто у нас Кощейко Бессмертных?
Максим Максимыч посмотрел на Штырца. Штырц посмотрел на Максим Максимыча. Оба они, Максим Максимыч и Штырц посмотрели на человека. Человек от напряжения взопрел.
– Нет, – сказали ММ и Штырц. – Не надо.
***
1. «Демократия, это, я вам скажу, не одна только задница с человеческим лицом. Демократия, это есть также и другие разные пикантные места, предместья и местечки»
2.« Нам бы в рожу, нам бы в рожу!
Нам бы в рожу плюнуть вам!»
Тараща глаза, как чучело с полки Кунсткамеры, глотая воздух ртом (аэрофагия?), Иван-дурак прокладывает дорогу тухлому камешку в огород Змея Горыныча. – Мне трудно дышать в одном помещении с красно-буро-коричневыми. Господа, я задыхаюсь!
Змей Горыныч похож на государственный герб, но выглядит мужественнее, потому, что три головы больше, чем две.
– У меня сезонная линька, а, вообще-то, я зелёный. – Объясняет он столь политически сложную масть.
– Линька? Какая линька? Как это может оправдать ваше жульничество?
– Извините, я не понимаю, о чём вы?
– О вашем подлоге. Вы голосуете то за одного депутата, то за двух, то за трёх. Как это возможно и допустимо?
– У меня три головы. Было бы странно, если бы во мне всегда царило единогласие. Поскольку к своей работе парламентария я подхожу со всей ответственностью, то я не могу игнорировать ни одно своё мнение. Головы мои имеют равные права.
– На каком таком основании? Мандат выдаётся не на головы, мандат выдаётся на седалище. Одно седалище, три головы, один мандат, один голос. У меня, например, одна голова и два, через дефис, имени. Но разве это повод умножать себя как депутата надвое?