Хроники понедельника

Страфагиръ. Андрей

– Потому что третий прийти не смог. – Ответил Штырц.

– Как? – расстроился Семён.

– Вот так! – развёл руками Штырц. – Хочешь быть третьим?

– Хочу!

– Каллиграфия знакома?

– Филькина грамота! – узнал Семён, приглядевшись. – Письмо моё, слова не мои.

– А чьи, народные?

– Почему народные? Филькины. Я же говорю – Филькина грамота. Вы, товарищ Тихонов, чем слушаете?

– Ушами. – Сказал Штырц. – А Филька, это кто?

– Филька – это я! – вклинился

в беседу лысый бес, довольный интересом к его особе. – Я Филька! Филька – это я!

– Зер гут! – сказал Штырц. – Значит, вы автор этой записки?

– Сейчас посмотрю. – Молвил бес, щурясь. – Простите, у меня проблема со зрением. Я плохо вижу вблизи.

Под брюхом у беса ридикюль. В ридикюле кладбище, когда-то полезных и нужных, предметов.

Старинный монокль, с закопчённым до черноты, стеклом долго, не имея практики, устраивался бесу на глаз. Долго бес пялился слепым стеклом в масляную бумагу, беззвучно шевеля толстыми губами. Наконец, бес загрустил. – Увы, уважаемые, ничего не получается. Наверное, я читать не умею.

Штырц был терпелив и снисходителен, озвучил эпистолу вслух. – Вы внимательно слушали? Дважды повторять не буду. Ваш текст? Что он означает?

– Откуда я знаю? – удивился Филька. – Что я вам, загадки нанимался отгадывать? Вы видите смысл в том, что прочитали? Лично я – нет!

Штырц помолчал, созерцая беса как госнаркоконтроль коноплю. Потом, без предупреждения, заутюжил сыщик бесу кулаком в моську. Кубарем отправился бес, по наклонной траектории, в узкий зазор сознания Семёна Расплюева и объективной реальности.

– Ай, да Тихонов! – возликовал Семён. – Ай, да сукин сын!

***

– Вы не представляете, что я вам сейчас скажу! – вернулся, распираемый новостями, Дрона Зебруссь.

– Разрешите, угадаю. Яйцо нашли на железнодорожном вокзале, в меню ресторана быстрого питания? – съязвил Штырц.

– Да? – удивился Дрона, словно ударился грудью о бетон, и весь воздух из него вышел.

– Он шутит. – Успокоил Дрону ММ. – Что у вас, выкладывайте?

– Он, правда, шутит?

– Конечно. Он всегда шутит. Человек такой весёлый. Судьба тяжёлая, а человек весёлый.

– Да? А по лицу не скажешь.

– По лицу? Вы в лицо ему не смотрите. Насмотрите чего-нибудь, от чего потом в петлю полезете.

– Да? – испугался Зебруссь. Дрона отвёл глаза от Штырца, но, после короткой паузы раздумья, озарился улыбкой робкой надежды. – Нет, вы меня разыгрываете.

– Я? Никогда! Я даже в общественную баню не хожу, потому что шутить не умею. Ну, так, что у вас?

– У меня?

– Вы что-то хотели нам рассказать.

– Ах, да, верно! Я дозвонился до Фимы Брускина. Фима это пресс-секретарь…

– Председателя Госдумы. Мы помним, вы

уже говорили.

– Да?

– Да!

Зебруссь потрогал себя за нос, настроился на деловой лад. Дрона человек обычный и натура у него не порочнее прочих. Взглянуть на Штырца теперь, после слов ММ, страшно, и, оттого, хочется вдвойне. Он смотрит на ММ и отчаянно косит на Штырца.

– Фима сказал, что он в шоке. Невесту Кощейки Бессмертных, Елену Прекрасную вынесли прямо из зала заседаний.

– Санитары? – Спросил Штырц.

– Почему санитары? – Не понял Дрона.

– Значит, неизвестные?

– Почему «неизвестные»? Очень даже известные. Иван-дурак. Вы всё ещё не верите, что это заговор? Яйцо украли, Елену похитили!

Штырц и ММ отошли в сторону.

– Если это план Х, то в нём слишком много допущений. – Покачал головой ММ.

– Тем он и хорош. Чистая импровизация, живое творчество масс.

***

– Мой человек, Игорь, был у вас неделю назад. Помните?

– Игорь, Игорь. – Задумался Саша Пеночкин, генеральный директор кооперативной лавочки «Товары и услуги. Нет ничего невозможного».

– Маленький такой, горбатый, с длинным носом.

Саша Пеночкин лгал. Он отлично помнил «маленького, горбатого» и его необычный заказ. У местного истеблишмента и фантазия скудна и финансы поют романсы. Саша Пеночкин набивал цену. Вот, мол, завален работой, где ему всех клиентов упомнить.

– Я Бальзам Ополаскиватель.

– Кто? – Опешил Саша.

– Бальзам – имя. Ополаскиватель – фамилия.

– Первый раз встречаю человека… – растерянно пробормотал Саша. Ну, «Бальзам». Ну, предположим. Графа Калиостро тоже звали Бальзам или Бальзамо, не важно. Но, « Ополаскиватель»?

– Плачу наличными и в валюте. – Прописал лечение Сашиному склерозу Бальзам.

– Конечно, конечно! – Засиял Саша. – Игорь. Такой маленький, горбатенький, с длинным носом. Один глаз рыженький, другой стеклянный. Как же, как же. Отлично помню. Специфический заказ, сложный. Пришлось побегать, попотеть. Институт Мозга и Сна, знаете ли, режимное предприятие. Я бы, даже, уточнил – старорежимное предприятие.

– Вы достали? – Терял терпение Бальзам.

– Э, э.

– 10 тысяч американских долларов, здесь и сейчас.

– Э.

– 15.

– Э.

– 15. – повторил Бальзам.

– Да, – треснул Саша. – Достал. Но деньги вперёд.

– Я могу быть уверен, что это именно то, что я заказывал?

– Товар с документами. На документах подлинные печати и подписи.

– Покажите.

– Э.

– Документы покажите.

Ворох старых бумаг Бальзам понюхал, послюнявил, отгрыз уголок, пожевал, ворочая скулами как камнедробилкой.