Хроники российской Саньясы. Том 4
Шрифт:
Дима»
Вот так. Ни больше, ни меньше. Что же — в общении с Димой я уже свыкся с отводимой мне ролью высказывать мнение по затронутым им вопросам. С одной стороны я был рад таким изменениям в Диме, с другой стороны, если честно, то энергия, брызгавшая через края этого письма меня немного раздражала. Что ж, отлично, что Диме посчастливилось пережить суть многих философских доктрин и духовных учений. Мне этого до сих пор не удавалось (может быть поэтому я и раздражался).
Несколько недель я не отвечал Диме. Потом сочинил коротенькое рассудительное письмо,
Прошло еще около года. Как-то морозным январским вечером я вынул из почтового ящика последнее Димино письмо. Начиналось оно странным эпиграфом:
«…Рыба, которая не хочет быть такой, как все рыбы, выбрасывается на берег и там погибает. Тигр, который не хочет быть таким, как все тигры, спускается с гор в город и там попадает в клетку. Мудрый не отличается от обыкновенных людей и ему нельзя воздвигнуть препоны…»
«Влад, привет!
Извини за столь высокопарное начало, дальше ты все поймешь. Снова буду изливать тебе душу. Опять ее, грешную, грызут противоречия. Я иногда еще чувствую себя «на переднем крае Бога», но все как-то больше сползаю оттуда. И вот почему: ты знаешь, я стал в последнее время все чаще ловить себя на том, что я постоянно сравниваю себя с другими людьми. Постепенно я прихожу к выводу, что все мои стремления к совершенствованию души, к так называемой духовности имеют под собой лишь одну цель — стать лучше других, утереть всем нос, отличиться. Знаю, что не один я такой. Подобных сопливых интеллектуалов и поборников духовного роста, наверное, сотни тысяч. Да, сотни тысяч людей, боящихся толпу, ненавидящих ее, сбежавших от неумения жить с ней, любить ее к так называемым «вершинам духа». Сбежавшим, как крысы, а теперь презирающих эту толпу, насмехающихся над ее серостью и глупостью. А ведь весь этот путь, который мы, желая подсластить свое позорное бегство, величаем путем к Богу, к Истине, к Любви, которая у нас превращается лишь в маску, надетую на страх и ненависть; весь этот путь — это просто способ обмануть себя, навесить на свою никчемность этикетку исключительности. Это просто способ выпендриться.
И что же? Ты думаешь, что теперь, когда я понял корни своих стремлений и терзаний, я освободился от противоречий? Дудки! Противоречия только-только начинают обостряться. Раньше я считал себя лучше среднего человека, духовно богаче. Теперь, когда я раскусил свое «духовное богатство», я ставлю себя уже и над интеллектуалами, так как я осознаю свои порочные мотивы, а они — нет. Такая брат диалектика…
Мне кажется, что есть и настоящие духовные люди, настоящие подвижники, только они вряд ли задумываются над тем духовны они или нет, да и сравнивать себя с другими им незачем.
Я все больше спрашиваю себя — в чем же более всего проявляется божественное, и ты знаешь — прихожу к выводу, что в толпе, да-да, в той самой толпе, которую я всю свою жизнь боялся и ненавидел.
Ты знаешь, я стал вглядываться в нее с интересом, и даже с уважением. Я стал искать среди нее
Больше Дима не писал мне и, хотя я отправил ему несколько писем — ответа не было. Я заволновался, и во время очередной своей поездки в Москву разыскал его дом.
Мне открыла соседка Димы, полная пожилая женщина с усталым лицом.
«Вы разве не знаете? Скоро уже полгода, как он… пропал… Ушел как-то из дома и не вернулся больше. Искали в больницах, с милицией, но даже следа не нашли… А вы кто? А-а… Ну, заходите, там для вас записка осталась. Адрес написан неразборчиво, только имя — я и не стала отправлять…»
Записка, оставленная Димой для меня, состояла из нескольких строк:
«Вот и все… Я с самого начала шел по дороге в тупик. Все мои бесплодные размышления, самоанализ, этот мазохизм, — все это увело меня от реальности, от деятельности, от жизни. Я всегда считал, что я много знаю, но оказалось, что знания — это не то, что ты вычитал и о чем рассуждаешь, а то как ты живешь… И дело даже не в тех бытовых неприятностях, которые стали следствиями (ушла жена, провалил диссертацию, уволился с работы…) — нет, они кажутся мне даже смешными. Просто я сделал все что мог, но путь оказался ложным. Возвращаться и начинать все с начала не хочу. Не знаю, что дальше…»
Как пьяный брел я по заснеженным московским улицам. Метель с хохотом билась о мою спину и фонари, раскачиваясь, высвечивали фигуры редких прохожих в переулках.
Загадка этого человека, так похожего и так непохожего на всех нас, терзает меня до сих пор, и, наверное, еще долго будет терзать.
Кто ты? Неврастеник и неудачник? Часть Бога? Часть меня?
Кто мы все? И зачем мы?…
Лирическое отступление