Хроники сыска (сборник)
Шрифт:
– Уже перестал, ваше благородие!
– Ты будешь выдвигать против грузчиков обвинение?
– Упаси боже! Не убили, и на том спасибо! Они такие же грузчики, как я – обер-прокурор Синода. Видели бы вы их лица…
– Скоро увижу. А когда они увидят мое лицо, думаю, оно произведет на них должное впечатление. Я ведь, Гершель, тоже умею быть страшным. Так что больше меня не обманывай.
– Ни в жизнь, ваше благородие господин Лыков. Для маленького бедного еврея все страшные… Значит, я могу не уезжать? Это очень хорошо. А то у меня наметился гешефт на кишечном заводе. В понедельник. Я могу выйти из больницы к понедельнику?
Лыков рассмеялся и пообещал схватить убийц не позже воскресенья. Потом вернулся на службу и доложил о беседе
– Ай да старик! – сказал он с уважением. – И ведь на самом деле его послушаются. Никому не захочется плавать в пруду с ремнем на шее… Молодец. При бессилии полиции, при отсутствии необходимого закона он решил сам ввести такой закон. Пусть даже в одном городе империи. Право, не хочется его арестовывать, да это у нас и не получится. И хорошо… Помнишь, ты приводил слова Марца-младшего об убитом Бомбеле: «Он знал, что делает». Провизор получил то, что заслужил. Он никак не ожидал возмездия, ощущение безнаказанности поощряло его. Теперь же дана острастка всем: закон там, или не закон, а черту не переступайте.
– Но все же мы обязаны отреагировать!
– Обязаны. И отреагируем. Мы схватим непосредственных убийц. Если это действительно беглые, то, значит, ребята тертые. И тогда все понятно заранее. Опытные преступники всегда замешивают в свои дела богатых и влиятельных людей, а этим сам бог велел. Имя Блинова они назовут нам на первом же допросе. Федор Андреевич, прознав об этом, сядет на пароход и отправится по торговым делам в Казань. Его братья дружески побеседуют с убийцами, и те изменят показания. Признаются, что оговорили уважаемого человека со злобы. Убили, мол, и ограбили по собственному умыслу, ешьте нас теперь с маслом… Получат срок, уйдут в Сибирь, и там, где-нибудь на этапе, им передадут хорошую денежную сумму. С капиталом они легко вернутся в Россию. А Федор Блинов останется богатым и неприкосновенным человеком. Так?
– Да. С одним только дополнением: в Нижнем на какое-то время перестанут умирать от наркотики дети.
Благово вздохнул и велел дожидаться ушедшего в разведку Титуса. От нечего делать Алексей прогулялся по Гостиному двору с Голенищевым-Кутузовым-Толстым, послушал байки про Дальний Восток. Рыжей плутовки-хипесницы они опять не обнаружили, и Лыков вернулся в кабинет.
В шесть часов пополудни появился наконец Титус. Он был в мундире штабс-капитана 9-го пехотного Старо-Ингерманландского полка. Полк входил в дивизию, стоящую лагерем в окрестностях Нижнего Новгорода. Под видом интенданта Титус завалился к управляющему неклюдовской мельницей и предложил продать для армии муки.
– Давай, говорю, дядя, тысячу двести пудов. Правильная цена рубль и десять копеек за пуд. А я тебе уплачу рубль двадцать. Под расписку. Гривенник с пуда ты мне вернешь. По рукам? Вспомни девиз нашего времени: кауфен-феркауфен! [87] Не то куплю у Дегтярева…
– И что дядя?
– Даже не удивился. Сказал, чтобы приходил в среду, когда они закончат молоть для Главного тюремного управления.
Сыщики посмеялись, Титус продолжил свой рассказ:
– Условились, что я приеду послезавтра, и пошли смотреть мельницу. Огромное предприятие! Главный корпус двадцать саженей высоты! Как скала, стоит над деревней. Ну-с, заодно я разведал и все остальное. Рабочие, которые не местные, живут в казарме при мельнице. Возле казармы – кабак, вечером они все там.
87
Купи-продай! (нем.)
– Значит, и наши грузчики-душители около стойки должны обретаться, – продолжил Лыков. – Я потолкаюсь там, поспрошаю, нет ли у кого чего на продажу. Например, «кикера».
– Это слишком прямолинейно, – возразил Благово. – Деревня за городом. Муку мелят, крупу рушат. Вдруг приезжает незнакомый человек и сразу быка за
– Как же тогда?
– Вас будет двое: Форосков продавец, а ты телохранитель. Петр станет предлагать ворованный спирт во флягах и необандероленные папиросы. И заодно покажет пару пакетиков с кокаином и ампулу с морфием. Предложит купить. Никто, конечно, не заинтересуется, кроме тех, кем интересуемся мы. И когда вы станете уходить, то, если вы ни в чем не проколетесь, они к вам сами подойдут. Заведут издалека разговор про «кикер», спросят цену, а потом предложат купить у них со скидкой. Форосков скажет, что товар сначала надо посмотреть. Когда душители принесут бомбелевский морфий, вы их и возьмете.
– Я против, – энергически вмешался Титус. – Их двое и наших двое. Полицейскую засаду в деревне не поставишь. Слишком опасно получается.
– Наших будет трое, если считать с возницей. Они же не пешком ввалятся в Неклюдово с флягами спирта на загривках.
– Все одно опасно. Парни здоровые. Куль муки весит девять пудов, а они такие целый день таскают. Притом – убийцы, а не какие-нибудь «портяночники».
– Ты знаешь, Яша, что обычно случается с человеком, если я задвигаю ему в челюсть? – спросил Титуса Лыков. – Сколько бы он там пудов ни таскал… Одного можешь сразу вычеркивать, а со вторым мы трое уж справимся.
– Быть по сему, – скомандовал начальник сыскной полиции, закрывая совещание.
Вечером следующего дня Форосков и Лыков сидели в кабаке на выезде из Неклюдова. Было сумеречно, но еще светло. Маленькая речка с приятным именем Везлома протекала под окнами, красное солнце опускалось за лес. Три десятка потных вываленных в муке рабочих галдели за столами. На незнакомцев косились, но пока не задирали.
Форосков, с жульническими бакенбардами и гаденькой улыбкой на лице, пошептался с кабатчиком. Фамилия его была – Босой. Угрюмый и болезненный, тот сначала не хотел смотреть товар. Петр настаивал. Завсегдатаи начали переговариваться вполголоса, их разбирало любопытство. Наконец кабатчик кивнул. Форосков щелкнул пальцами, и Алексей водрузил на стойку жестяную двухведерную флягу. Босой плеснул из нее в чайный стакан, отхлебнул, побулькал во рту и проглотил. Сразу полез за хлебом – крепко! Народ, окончательно заинтригованный, стал подтягиваться к стойке.
– Васек! Че принесли? Скусно?
– Брысь, ракло! – огрызнулся кабатчик. – Дойдет и до вас черед, сами же, ироды, и выжрете. Не мешайте коммерцию делать.
Покупатель и продавец шепотом заспорили о цене. Лыков тем временем шарил взглядом по комнате. Где эти душители? Вон там четверо здоровяков сошлись за осьмухой, у окна двое добивают косушку. В углу еще троица, и все не хилые…
– Слышь, паря, – толкнул Алексея в бок вихлястый разбитной мужик с одним глазом, – а еще чево имеете? Покажь обчиству.
– Это к хозяину, мое дело сторожить, – отмахнулся Лыков. – Глаз-то пропил, что ли?
Вокруг загоготали, обиженный мужик, ругаясь, вышел прочь. Подошел другой: высокий, богатырского сложения, с жестким бывалым лицом.
– А взаправду, что еще имеете? Васька-то втридорога выставит…
– Вот: папиросы дешевые, спирт. Часы можем продать, а можем и купить. Документик, потребуется кому, выправим.
– А паневежеский со справкой есть? [88]
– Такая бумага, брат, пять косых стоит. На заказ делаем. Ты потянешь ли?
88
В г. Паневежис Ковенского уезда процветал промысел по выдаче городской управой паспортов «со справкой». На преступника, попавшегося с таким паспортом, полиция посылала запрос в управу и получала положительный ответ: такой человек существует, и он ранее не арестовывался. Как не рецидивист, обладатель паспорта «со справкой» получал меньший срок.