Хроники тонущей Бригантины. Остров
Шрифт:
— Знаешь, Франс, почему я раньше это допускал?
Улыбаться разом расхотелось. Мартин понял — что-то случилось пока он был заперт, или, может быть, чуть позже. Картин, которые подкинуло щедрое даже спросонья воображение, хватило бы на порядочную галерею. Вот только кто захочет выставлять на суд светской публики такие шедевры?
Подходящих к случаю слов тоже не нашлось, пришлось просто вопросительно мычать, поглубже сползая под прикрытие одеяла. Меньше всего Мартин хотел, чтобы доктор сейчас видел его лицо.
— Я
Вот только теперь такое поведение, единственно правильное, если имеешь дело с Франсом Мартином, почему-то задевало. А может быть, доктор и не был так уж невозмутим. По голосу что-то определить было невозможно, а счастья лицезреть синеватое от страшного недосыпания лицо Кари Мартин уже сам себя лишил, пряча собственное.
— Пользу? — переспросил Мартин.
В голову пришло, с каким странным выражением смотрел Сорьонен на его синяки, в происхождении которых не усомнилась бы и монашенка. Пользу, значит. Может и принесли, теперь бы разобраться, чем она отличается от вреда.
Доктор хмыкнул. Мартин думал, что так паскудно хмыкать Сорьонен не умеет, потому что подобное выражение радости требовало наличия чувства юмора. Откуда оно могло взяться у доктора?
— Пользу, Франс, пользу. Но кое в чем ошибся, признаю.
— Ты уж извини, — Мартин, наконец, высунул голову из укрытия, решив, что отстаивать поруганную правоту лучше в открытую. В комнате наступило утро, и в окошко-бойницу протиснулся сероватый, и не скажешь что солнечный свет. — По-моему, это вообще какое-то неэффективное лечение.
— Надо же, — доктор улыбнулся. — Все вы одинаковые.
Мартин так удивился неуместности этого замечания, что позабыл уже придуманное доказательство своей точки зрения и уставился на доктора с искренним недоумением:
— Все?
— Пациенты, Франс. Тут ты, прости, нисколько не уникален. Пока верят в лечение — любят, а стоит ошибиться, или болезнь затянется — сразу же ненависть. Впрочем, твою мне видеть даже приятно.
Мартин замотал головой.
— Да откуда у меня ненависть, — поспешно сказал Франс. А правда, откуда? И, что гораздо важнее, куда? — За что мне тебя ненавидеть?
Сорьонен не стал пожимать плечами, но почему-то съежился. Или так показалось.
— Ну хотя бы за то, что видел, как тебе достается от нашего буйного Дворжака, и ничего не предпринимал.
— Я тебе за это благодарен, — возразил Мартин. — Если бы мне нужна была защита, я бы обратился куда следует.
И ведь чистую правду сказал. Если бы Мартин очень постарался и рискнул своим добрым именем, Ян отправился бы на материк, так и не закончив пятого курса, без диплома и с позором. Мерзкий, но действенный
— Следовало, наверное, ко мне, — вздохнул доктор. — Ладно, уже не важно. Я разговаривал с Яном, думаю, он станет вести себя поспокойнее.
Хотелось сообщить Сорьонену — заставить Дворжака отступиться сможет разве что внезапный конец света, Мартин уже почти сказал, но слова получились вовсе не те.
— И давно ты знаешь?
Сорьонен только кивнул, обозначая сроки.
— Я пошел на риск, — добавил он спустя какое-то время. — Думал, от такой встряски ты хоть немножко оживешь.
Скептическую улыбку сдержать не удалось. Чему поражаться больше — цинизму или наивности Сорьонена, Мартин решить не смог. В итоге принял как есть, задумался только, какую из его болезней доктор решился лечить такими методами.
— Безуспешно, — то ли спросил, то ли констатировал Мартин.
— Почти.
Становилось все интереснее, всегда приятно узнавать, что другой заблуждается примерно тем же образом. Но доктор, похоже, то ли слишком устал, то ли действительно не хотел продолжать разговор. Он встал, забегал по комнате, скорее всего бесцельно, перекладывая книги и целые стопки желтоватых листов.
— Кари, давай на сегодня закончим, — предложил Мартин. — Давай правда закончим, ведь не денусь же никуда. И так уже набегался. Да и ты тоже.
— Почти уже закончили, — бросил Сорьонен. — Вот только осмотрю тебя, и сразу же закончим. Когда еще случай представится.
Нет, определенно, что-то за эту ночь изменилось, и изменилось сильно. Мартин почти недоумевал, взирая на полного столь несвойственного себе сарказма Сорьонена. Доктор был вроде как доктор: бледный, растрепанный, с бордовыми отпечатками очков по обе стороны носа, чудно сочетавшимися с бурыми кругами, что прочно угнездились под глазами.
Нехорошее подозрение закралось, и даже не одно. И если с первым можно было повременить, раз щекотливый разговор они уже благополучно закончили, то второе требовало немедленного прояснения.
— А ты не болеешь?
Во взгляде остановленного где-то на полпути к ширме доктора Мартину почудилась благодарность.
— Нет, не думаю. Подожди секундочку, я руки еще раз вымою.
Мартин дождался, пока очередная серия китовых звуков стихнет. Из-за ширмы доктор явился уже без халата, в бесформенной рубашке, хранившей на себе почти добела выцветшие остатки какого-то народного орнамента. Не иначе как из дома, у Мартина и у самого такая была до недавнего времени, правда без вышивки, но тоже домотканая, колючая и такая родная, что трижды подумаешь — надевать или не стоит. У Сорьонена, похоже, проблема стояла несколько проще — халат или это, что чище, то и возьмет.