Хроники тридцатилетней войны
Шрифт:
– Ничего я не искал!
– прорвался через блок Алекса Кристиан.
– Мне хотелось побороть ее заикание и я это сделал!
– А постель была обязательна?
– Она понадобилась Катарине для обретения уверенности в себе!
– В самом деле, ловкий волокита, - молвила королева и вновь вгляделась в глаза давно знакомого, но не вполне понятного уже мужчины. А потом спросила:
– А если бы Вам понадобилось втянуть в дипломатические игры меня - что бы Вы предприняли?
Кристиан набрал в грудь воздуха, чтобы напрочь отрицать такую вероятность, но Алекс пнул
– Вы знаете, мадам, что я давно влюблен в Вас.... В молодости я думал, что мое вожделение к Вам совершенно невозможно. Сейчас, увы, я набрался циничного опыта, и мысль о постельной любви с Вами вышла из области невероятного в область допустимого. На вскидку я могу представить два пути к достижению моего желания. Первый будет базироваться на Вашем интересе к любовным отношениям. Ваш личный опыт уже богат, но не гарантирует, что где-то кто-то не вытворяет с женщинами чего-то принципиально иного, поразительного - как по форме, так и по силе чувств. Мой угол обзора плотских чувств, полагаю, шире Вашего, леди.
– Вы наглый тип, Кристиан, - сказала холодно королева.
– А что за второй путь к моему телу?
– Он основан на Вашем желании защититься от беременности. Я могу показать Вам средство такой защиты, но только в интимной обстановке....
– Дважды наглец! Как я в Вас ошиблась! Подите прочь с моих глаз!
Кристиан низко поклонился и уже повернулся, чтобы уйти, но Алекс опять его тормознул:
– Ваше величество....
– Что тебе еще нужно, мерзавец?
– Одно средство защиты я Вам раскрою: в каждом месяце за 5 дней до обычного кровотечения и 5 дней после Вы можете безопасно принимать у себя короля.... Простите меня за неумную дерзость, мадам.
На выходе из покоев королевы Кристиана остановил гвардеец и повел на правеж к королю. Подле трона Фридриха сидел на стуле только канцлер Анхальт.
– Моя матушка мне сообщила, - без обиняков начал король, - что ты осмелился посягнуть на мою непорочную сестру Катарину. Это так?
– Я осмелился лечить ее от заикания и вылечил. Ее любовные чувства в этом рецепте были необходимы.
– А ты, значит, ничего не чувствовал? Лечил деву своим членом и лечил....
– Повторю, Ваше величество: так было надо. Видели бы Вы, как она радовалась, что может разговаривать как все....
– Где ты взял этот рецепт?
– спросил вдруг отец.
– Мне дал его в Мюнхене один венецианец. В Италии многих так вылечивают: и дев и мужчин.
– Что, мужчин тоже лечат членами?
– Нет, с ними возлегают молодые женщины: жены или сестры.
– И сестры? Вот до чего католики дошли, - презрительно сказал Фридрих. А потом продолжил: - Так что будем делать, Анхальт, с моим лучшим полководцем и твоим сыном?
– Преступление налицо, но оно осталось фактически без последствий, - заговорил князь-канцлер.
– Если не считать счастливое избавление Катарины от заикания и появления у нее шанса выйти замуж.
– Пожалуй, так, - удовлетворенно сказал король.
– Но разговоры об оскорблении семьи курфюрста идут. Чтобы они скорее прекратились, надо убрать с глаз долой основного
– Вы знаете французский язык, Кристиан?
– спросил уже милостиво король. И после кивка и поклона бывшего преступника продолжил: - Тогда выберем Францию, убрав оттуда де Брока, который более печется об интересах Брабанта и Голландии, чем о Богемии и Пфальце.
Вернувшись в свою квартиру в Градчанах Кристиан узнал, что Сюзанну вызвала к себе королева. Пришла она домой поздно и взглянула на мужа молча, но когда Кристиан бухнулся перед ней на колени и уткнулся головой в ее ноги, бормоча неразборчиво покаянные слова, жена снова расплакалась и возложила ладони на его голову. Спать они отправились уже вместе.
Глава двадцать восьмая. Дебют в Париже
Посольство Богемии в Париже образовалось совсем недавно и располагалось в стороне от центра города, в квартале Марэ, но на только что созданной (в 1612 г) Королевской площади, застроенной с четырех сторон однотипными трехэтажными красноватыми домами, подразделенными на секции. Одну такую секцию шириной в 4 больших окна и занимало посольство. Зал для приемов располагался на втором этаже, жилые комнаты посла и его служащих - на третьем и в мансарде, а в цокольном этаже разместилась конюшня для 4 лошадей и кареты.
Предшественник фон Анхальт-Бернбурга граф де Брок передал ему по приезде, вечером 1 марта, кипу папок с документами, рассованных по канцелярским шкафам и столам, железную кассу посольства с гульденами и ливрами (по счету), криво улыбнулся и собрался идти восвояси, но был остановлен Алексом:
– Извините, граф, Вы завтра мне понадобитесь при разборе документов. Заночевать можете в своей прежней комнате и кровати, меня же пока устроит и диван.
– Благодарю, - сухо ответил де Брок.
– Я уже устроился в соседнем постоялом дворе. Завтра обещаю прийти.
После его ухода Кристиан растасовал прибывших с ним семерых служащих по комнатам (в том числе повара, конюха и двух охранников) и брякнулся, наконец, спать сам - последний отрезок пути дался всем тяжело.
После плотного завтрака (ужинать-то не пришлось) новоявленные сотрудники посольства стали разбирать те самые папки - и тут объявился все-таки де Брок. Дело пошло живее и осмысленнее. Спустя час Кристиан оставил на разборке документов служащих, пригласил бывшего посла в свои аппартаменты и стал его пытать по персоналиям французской элиты. Граф знал, оказывается, много:
– Король Луи на вид любезен и уступчив, но если что задумает, то действует быстро. Осточертел ему матушкин любимец Кончини - три выстрела в упор и нет его. Возмутилась мать - и уехала в ссылку в Блуа вместе со своим хитрованом Ришелье. Восстали на юге гугеноты - собрал армию и разгромил их. И это в 22 года.
– Так мать его, Мария Медичи, в изгнании?
– Уже нет. Они помирились по случаю такой победы.
– А где Ришелье?
– Его только что сделали кардиналом, и он активно всех поучает, как жить и служить.