Хроники ускоренного сердцебиения (сборник)

Я тебе напишу свою исповедь –

Соловьиным горластым пером.

Я не жил чтоб себе что-то выстрадать

И не смог стать банальным вором.

Я не смог стать простым проповедником,

Хоть прочёл житиё обо всех,

Даже скромным селянским священником –

Ибо чувствую собственный грех.

Бог всё знает, – ему я сознался,

Бог грехи все давно отпустил.

А с тобой я увы оказался

На распутии жизненных сил.

Ты простишь и опять приголубишь,

И прижмёшь как

обычно меня.

Ты всё так же, по-прежнему любишь.

Ну а любит ли Боже меня?

Напишу тебе позднюю исповедь

На нательной рубахе своей

Мне придётся ещё раз всё выстрадать

В этой жизни нелёгкой моей.

Опять в душе разлад и пустота,

Я двери распахнул для всепрощенья,

И для детей, для их простого пенья,

Открылись своды, купол и врата.

Опять с душой, как прежде, мы в ладах

И клен зовет осеннею порою,

И манит пятипалою листвою

Поговорить о прожитых годах.

И долго просишь Господа помочь…

И можно вновь кружиться с журавлями

Над Родиной с притихшими полями

И сыпать, сыпать зерна правды в ночь.

Опять душа, что еле грела тело,

Дает возможность Господа понять, —

И ямб с хореем яростно спаять…

О, как же девочка красиво в Храме пела!

Опрокинулся ковшик приятно-осеннего небушка,

И пролились слезинки на мой захудалый мольберт.

Откусив полкраюхи вчера испечённого хлебушка

Как Ван Гог [1] попиваю нездешний, но крепкий «Абсент».

Шелестит мурава, где-то в небе разносятся сполохи.

Я бутылке голландской готов дать полезный совет –

Ну не влезут в мольберт, эти сдобно-ржаные подсолнухи,

Я ромашек в траве для тебя нарисую в ответ.

Шелестит по скулам нудный ветер

И щетину рыжую кукожит.

Не подумай, я совсем не брейтер [2]

И меня добыча не тревожит.

Мне бы стол и мягкую подстилку,

Мне б до марта здесь прокантоваться.

Дайте жмень простых, лесных опилок

И мандат на право оставаться.

Мне бы доковать коням подковы,

Мне бы дописать главу романа.

Я хотел писать уже и новый,

Только ветер дует из кармана.

Я один остался на чужбине,

Мне пришлось здесь дольше задержаться.

Сколько должен я своей Ирине

Сколько за грехи ещё сражаться?

Я хочу домой, мой добрый Ангел.

Ты отсрочь разлуку мне в неволе.

Дал победу в Орлеане Жанне [3] ,

Дай мне шансы оказаться в доме.

Наплутал я по жизни немерено,

Словно старый шатун из берлог.

Сколько время пустого мной съедено,

Как же пройдено мало дорог.

И

застыл поезд – шпалы закончились,

Уголь в топке – давно уж труха.

И тельняшка слиняла и сморщилась,

А в гитаре одна лишь струна.

Новый путь нам прокладывать надобно,

Там где ветер свистит поутру.

Не нужны ни лекарства, ни снадобья —

Нам надежда и дух по нутру.

Ну! С почином отставшие странники!

Дай нам Бог, на благие дела, —

Мы устоев святые охранники,

Правда с нами, и только она.

Мы сегодня решили намоленно,

Что нас ждет одинаковый путь.

Были мысли и что-то оспорено,

Но верна лишь прожитая суть.

Все мы грешники, каины, воины,

Но сумели в конце осознать:

Мы невольники жизни и воины —

Дай нам Бог, отмолить, отстрадать…

Ты плакала на склоне бытия…

И я спугнул ночного соловья,

Что пел нам акапелла целый вечер;

Пока в дому мерцали эти свечи,

Тебе он пел…. И славный птах старался,

Пока весь небосвод не расплескался,

Пока веснушки звезд не собрались

В свой хоровод. И над землей сошлись…

Когда же соловей закончил песнь —

Склевал с моих ладоней корм что есть,

Но не исчез, и не порхнул в полет —

Спикировал в оконный переплет.

И сбросил розу на твою кровать…

Ах, Божья тварь! К чему теперь рыдать?

Ползет по небу мякиш от луны

Давным-давно затерянной горбушки…

Не верят больше сказкам полстраны,

Не верят картам, знахарям, кукушкам.

Давно уж не гадают при свечах,

Не колядуют, будоража села, —

И только тень повисла в деревнях

Народного смятенья и раскола.

Завалинки пред избами пусты

И старики беседуют с бутылкой.

Все избы заросли травой, кусты

Укрыли на погосте все могилки.

А в головах похмелья пустота,

Все глуше кровь без веры в идеалы.

И недоступной стала высота,

И сходит солнце в мрачные подвалы.

Слепую веру в доброго царя,

Слепые горизонты коммунизма —

Сменила интернетная семья,

Накрыла сеть без лишнего трагизма.

И рыщут военкомы по стране,

И Родину спасают бранным словом,

Коням Апокалипсиса к беде

Уже сменили старые подковы.

Ползет по небу мякиш от луны

С оторванной потерянной горбушкой,

Проступит скорбный лик из темноты,

И оживут часовни и церквушки.

Все больше под крестами прихожан,

И в каждом доме светится икона,

И на распутье вещий смолк боян,

И только ветра стоны – перезвоны.

И не надо понтов, мы списали долги

Нерастраченной юности века,

Только как зеркалам и себе ты не лги,

Нет на свете того человека!

И не стоит молчать, когда рвутся слова,