Хрущев: интриги, предательство, власть

Дорофеев Георгий Васильевич

В том, что Никиту приняли в Промакадемию под нажимом Кагановича, не было большой беды. Все неприятности в Академии начались, когда Никита Сергеевич посетил десяток занятий. Он вдруг понял, что все слушатели этого учебного заведения превосходили его по знаниям на две-три головы. И что ему никогда не дотянуться до их уровня, на их фоне он выглядел каким-то недоумком. Ночью, ворочаясь с боку на бок в горячей постели, он думал о своей судьбе. Почему-то вспоминалось далекое прошлое. Когда он был еще мальчиком и пас коров в своем селе, к нему подошла незнакомая старуха. Солнце клонилось к закату, умолкли птицы. В немой задумчивости стоял лес, и только неугомонный соловей рассыпал трели. Но Никита не любил это время. Он вообще не любил тишины и покоя. Ему нравилось

бегать, прыгать, и он всегда находил себе работу. То ему не нравилась стоящая в стороне корова, и он подгонял ее ближе к стаду, то наоборот – разгонял скучившихся животных, а то и вовсе делил стадо на две части. Одну часть загонял на хороший выпас, а другую держал впроголодь. Старуха безмолвно и, казалось, безучастно смотрела на его занятия, а потом подошла к Никите и долго смотрела ему в глаза. Никита даже испугался, подумал: «Сумасшедшая бабка или, может быть, ведьма». Но старуха улыбнулась и положила на его голову руку.

– Мальчик, тебя ждет большое будущее, – сказала она. – Ты меня еще вспомнишь.

Она ушла незаметно, как и появилась, а Никита долго думал над ее словами, но так ни до чего и не додумался. Однако эта неожиданная и непонятная для Никиты встреча оставила в его душе неизгладимый след. И что бы он ни делал, где бы он ни бывал, он всегда думал о том, что у него будет большое будущее. Что это будет, он не знал, но верил в свою исключительность. И сейчас, поступив в академию, он не потерял оптимизма. То, что вокруг были умные и толковые во всех отношениях специалисты, превосходящие его по культуре и образованию, его нисколько не смущало. Он злился не на свою отсталость и безграмотность, а на тех, кто больше него достиг в жизни и у кого в будущем лучшие перспективы. С этим он не мог смириться. Его честолюбие не знало границ. «Если они будут директорами заводов, учеными, – думал он, – то, что достанется мне? Идти к ним в подчиненные?»

При одной этой мысли у Никиты пропал сон. Он поднялся, выпил воды и снова лег. «Но что такое директор завода, инженер, ученый, – размышлял он, – все это ноль без палочки. Сегодня он директор завода, а завтра его выгнали – и он никто. А кто выгонит? Выгонит Каганович. А кто такой Каганович? – спрашивал себя Никита и сам же отвечал. – Каганович вчерашний сапожник, а сегодня он у руля власти. А чем я хуже его?..»

Хрущев вспомнил, как однажды, когда жил в Юзовке, поспорил с товарищами, что важнее: власть или образование. Спор был жаркий, до хрипоты. В конце концов Хрущев убедил спорщиков, что власть важнее.

– У кого власть, – говорил он, – тот контролирует и школы, и университеты. Получив власть, можно получить и образование. А тот, у кого есть только образование, возможно, никогда не добьется власти.

Эти воспоминания вывели Никиту из тупиковой ситуации. Теперь он знал, что ему нужно. «Нужно быть поближе к власти, – думал он, – нужно быть таким, как Каганович. Он сумел подняться на самый верх, а чем я хуже его. Я, может быть, – лучше, чем он, только этого никто не видит и не ценит», с этой честолюбивой мечтой он спокойно уснул.

Одна партия – две линии

В начале тридцатых годов, когда Хрущев появился в – Промакадемии, шла ожесточенная борьба с правым уклоном, а фактически – борьба за власть. Она была начата еще при жизни Ленина. Троцкий под демагогическими лозунгами о демократических реформах, ратуя за свободу группировок и фракций в партии, пытался расшатать партийную дисциплину и захватить командные высоты в государстве. По его мнению, коммунисты, совершившие Великую Октябрьскую революцию, должны сойти с политической сцены, а на их место должны прийти новые молодые герои, которые не желают мириться с социально-экономической политикой НЭПа и растущим влиянием партийно-государственного аппарата. Они по его мнению найдут общий язык с капиталистическим окружением и добьются больших успехов в строительстве социализма. Естественно, лидером этих героев Троцкий считал себя. Это была обыкновенная попытка подменить ленинизм троцкизмом. Однако здесь Троцкий встретил мощное сопротивление со стороны

Сталина, разгадавшего истинные намерения Льва Давыдовича. Но это Троцкого не смутило. Он кое-как еще мог считаться с мнением Ленина, а после его смерти считал, что в ближайшем окружении ему нет равных. Сталина и его соратников он вообще не принимал в расчет. И просчитался. В 1928 году его вместе с женой Натальей Седовой отправили в казахстанскую ссылку, а в 1929 году выслали из страны на основании статьи 58/10 УК РСФСР, позволяющей без суда выдворять за пределы СССР лиц, причастных к антисоветской деятельности.

Это жесткое решение вызвало, что называется, вселенский переполох среди единомышленников и соратников Троцкого. Они в срочном порядке стали открещиваться от своего вождя и заявлять о лояльности к советской власти и проводимым реформам.

Есть основание предполагать, что Никита испугался больше других. Он очень боялся, что ему напомнят его троцкистское прошлое (этот страх у него остался до конца сталинской эпохи) и поэтому первым, не ожидая указаний сверху, стал призывать к расправе над своими бывшими единомышленниками, этими, как он их теперь называл, отщепенцами и врагами народа. Со стороны он казался борцом за правое дело, и никто не знал и не догадывался, что все, что он делал, делалось не по убеждению, не от души, а с испуга. Хрущев показушно демонстрировал свою приверженность линии партии и, чтобы ему не напоминали былой приверженности к Троцкому, восхвалял Сталина.

* * *

После выдворения Троцкого из страны, положение в Политбюро не стабилизировалось. Группа старых большевиков во главе с Бухариным выступила против сталинского реформирования народного хозяйства, отказалась от предложенных им постов и потребовала создания коалиционного правительства вместе с меньшевиками и эсерами.

В апреле 1929 года состоялся пленум ЦК и ЦККВКП(б), на котором с большой речью выступил Сталин. Он охарактеризовал положение дел в обществе и рассказал о принципиальных разногласиях с оппозицией.

– В настоящее время, – сказал Сталин, – существует две генеральные линии развития страны. Одну линию предлагает партия, другую – группа Бухарина. Правда, оппозиция так не считает. Она считает, что линия у нас одна, и если есть некоторые «незначительные» разногласия, то это потому, что существуют «оттенки» в понимании генеральной линии. Но если линия у нас одна, – продолжал Сталин, – то почему Бухарин конспирировал со вчерашними троцкистами против ЦК и почему его поддержали в этом деле Рыков и Томский? Наконец, если у нас одна генеральная линия, то как можно допустить, чтобы одна часть членов Политбюро, строила подкопы против другой части Политбюро, придерживающейся той же генеральной линии? И далее: если линия одна, то откуда взялась декларация Бухарина от 30 января, направленная целиком и полностью против ЦК и его генеральной линии.

Нет, – продолжал Сталин, – у нас не одна, а две генеральные линии. План партии – всемерно развивать нашу индустрию как основной источник питания сельскохозяйственного производства, по линии его реконструкции надо развивать металлургию, химию, машиностроение, надо строить тракторные заводы, заводы сельскохозяйственных машин ит. д. Нельзя увеличить производство продуктов питания, не обеспечивая, не снабжая сельское хозяйство изрядным количеством тракторов и других машин. Отсюда быстрый темп развития нашей индустрии как ключ к реконструкции сельского хозяйства на базе коллективизации.

У Бухарина исходным пунктом является не быстрый темп развития индустрии, а развитие индивидуального крестьянского хозяйства. У него на первом плане «нормализация» рынка и допущение свободной игры цен на рынке сельскохозяйственных продуктов, допущение полной свободы частной торговли…

Мы спрашивали у Бухарина: а как быть, если в стране не хватает товарного хлеба? Бухарин отвечал: – Кулака не трогайте, везите хлеб из-за границы. На закупку 50 миллионов пудов он предлагает затратить 100 миллионов валюты, отбросив на неопределенное время закупку оборудования и машин, необходимых для развития индустриализации.