Хрустальная ловушка
Шрифт:
Ольга подошла и сдержанно поздоровалась с толстяком.
— А вы, я смотрю, неплохо выглядите, — сказал Звягинцев.
— Спасибо.
— Ваш муж рассказал мне о вашей подруге. Сочувствую, — Два подбородка Звягинцева так скорбно затряслись, что их общему колебательному пафосу больше подошло бы слово «соболезную».
— Ну, сочувствовать пока рано. А на месте вашей администрации я бы вплотную занялась штатной единицей доктора.
— Вы Артема имеете в виду?
— Да. Думаю, у него будут неприятности по работе. Давно пора встряхнуть этого
— А вы-то сами как себя чувствуете? — Звягинцев пропустил замечание об Артеме Львовиче мимо ушей. Но одно лишь упоминание о докторе автоматически потащило за собой вопрос о пациенте. Вернее — о пациентке: похоже, ее уже всерьез рассматривают как потенциальную кандидатку на психиатрический стационар.
Наверное, именно так она и думает, эта гора несвежего мяса.
— Великолепно, — сухо ответила Ольга. — Пойдем, Марк.
Не дожидаясь ответа, Ольга двинулась к выходу.
— Всего доброго. Пал Палыч. — Марк пожал Звягинцеву руку и отправился следом за женой.
…Он догнал ее уже на улице.
— Куда идти? — спросила Ольга у мужа.
— Вдоль корпуса и направо по дорожке. Потом еще раз направо. В двухсот пятидесяти метрах будет вертолетная площадка.
— Тогда идем.
…Они еще успели забежать в коттедж и переодеться: Марк порекомендовал жене тот самый комбинезон, ярко-синий с белыми вставками: «Ты будешь неотразима, кара, отцу это должно понравиться».
…Ярко освещенная — несмотря на метель — вертолетная площадка была пустынна. Ольга подняла лицо вверх, к черной пасти неба.
— Он сумасшедший, мой отец, — сказала она и тотчас же осеклась: если кто в их семье и сумасшедший…
— Самый обыкновенный влюбленный мужчина, — мягко возразил Марк.
— Интересно, сколько он заплатил за этот вояж?
— Я бы заплатил столько же. — Марк приблизился к Ольге и обнял ее. Его твердый подбородок уткнулся в ее волосы.
«Господи, все так же, как раньше», — закрыв глаза, подумала она, — как будто не было этих нескольких чудовищно несправедливых по отношению к ней дней.
— Марк!
— Да, кара.
— Марк… Я бы не хотела, чтобы отец знал… О том, что здесь происходило. Обо мне…
— Конечно. Можешь не беспокоиться на этот счет. Ты действительно хорошо себя чувствуешь?
— Если не считать переживаний по поводу Инки — да.
— Я рад. Но ты должна дать мне слово. Ты должна обещать мне… Когда мы вернемся в Москву…
Ольга уже знала, что он скажет, что он должен сказать: когда мы вернемся в Москву, кара, ты будешь послушной девочкой, ты посетишь всех психологов, психиатров и психоаналитиков, ты будешь исправно принимать лекарства и душ Шарко, ты будешь делать все, что скажет тебе заботливый муж, который желает тебе только добра…
— Хорошо, Марк, — она перебила его. — Я согласна.
— Вот видишь, кара, — затылком Ольга почувствовала его улыбку, — не прошло и двух лет, как мы начали понимать друг друга с полуслова.
…Он свалился с неба, ее отец.
Как
Он и был титаном, во всяком случае, именно таким он представлялся Ольге в детстве.
Вертолет, попавший в страшную болтанку, прилетел не через двадцать минут, а через час. Уже потом выяснились все подробности этого безумного ночного полета. Отцу все-таки удалось уговорить какого-то отчаянного летчика, полгода сидящего без зарплаты в своем нищем авиаотряде. Пять тысяч долларов — именно во столько оценил летчик и свою жизнь, и жизнь отца. Отец не задумываясь выложил эти деньги.
И вот теперь он стоял на вертолетной площадке рядом с дочкой и зятем. От него пахло крепким, въевшимся во все поры кожи одеколоном, бензином и дешевым табаком: очевидно, в лучшие времена развалюха-вертолетик «Ми-2» трудился на ниве табаководства.
Сам отец не курил. Он бросил курить сразу же после свадьбы, потому что вбил себе в голову, что Инке может не понравиться запах кубинских сигарет без фильтра. Они были на редкость вонючи и отравляли дом Олиного детства. Даже изысканная Манана не могла отучить его от двух пачек «Портогаса» в день. Инке удалось сделать это за несколько минут, стоило только наморщить хорошенький носик.
— Что случилось? — крикнул отец, когда винт еще работал. — Она жива?!
— Все в порядке, — успокоил его Марк.
Никаких приветствий, никаких объятий.
— Где она?!
— Идемте, Игорь Анатольевич.
Марк был сама почтительность, он всегда ощущал дистанцию между собой и тестем. Отец был руководителем концерна, а Марк всего лишь одним из его высокопоставленных подчиненных. Эта ненавязчивая почтительность устраивала обоих.
— Что-нибудь серьезное? — отец никак не мог успокоиться.
— Здравствуй, папа. — Ольга все-таки решилась напомнить о себе.
— Здравствуй, малыш. — Небрежный, рассеянный поцелуй в щеку — вот и все, что ей удалось вырвать на правах дочери. Давно забытая ненависть к Инке неожиданно материализовалась и начала принимать угрожающие очертания.
Нет, он никогда бы не прилетел, если бы с ней случилось что-нибудь подобное. Он ограничился бы успокаивающим звонком из Москвы («Я люблю тебя, малыш, выздоравливай скорее!») или в крайнем случае прислал бы курьеров — дюжих молодцов из охраны концерна. Молчаливые курьеры переждали бы внизу все погодные катаклизмы и поднялись бы в «Розу ветров» лишь тогда, когда барометр намекнул на «ясно».
Она с грустью и непонятным раздражением смотрела на отца — когда-то давно он принадлежал только ей, большой, красивый, седоволосый человек. Он был совершенен, — во всяком случае, так всегда казалось Ольге: прямой нос, жесткие скулы и подбородок предводителя гуннов, какого-нибудь Аттилы. Сейчас же гуннский подбородок отца слегка подрагивал, что выдавало крайнюю степень волнения.
— Марк, объясни мне толком, что произошло?
— Она сорвалась со скалы. Но, в общем, никаких поводов для отчаяния нет.