Хрустальная пирамида
Шрифт:
Я первый раз в жизни увидел в своей банковской книжке число с пятью нулями. Вот так завершилось расследование «Дела Хрустальной пирамиды» на Бич-Пойнт.
Басядо, Япония — 2
Два следующих месяца с небольшим я провел с ощущением, как будто приходил в себя утром после фантастического сна. День за днем становилось все холоднее, и время текло в воспоминаниях о пережитом нами необыкновенном лете.
Торговцы в вестибюле аэропорта Гелиополиса, египтяне в длинных, до пят, одеждах, освещенные утренним каирским солнцем. Запах пыли и иссушенной солнцем земли. Белые, давящие своими размерами пирамиды и сфинкс. Каменная статуя красивой девочки, которую я увидел в коридоре Каирского
Стоит только начать, и конца нет этим воспоминаниям. Сейчас, когда я вернулся к тихой жизни в нашем иокогамском доме, трудно было поверить, что все это действительно существует. В голове все смешалось, как при алкогольном или наркотическом опьянении. Я чувствовал себя словно больной, который не может встать после того, как слишком долго пролежал в горячей ванне.
То, как Митараи устроил эксперимент с макетом пирамиды и разгадал тайну преступления, произвело на меня по-настоящему шокирующее впечатление. И до этого мне множество раз доводилось становиться свидетелем его расследований. Каждое вызывало мое удивление, но ни одно из них не может сравниться по силе с нынешним.
Демонстрация эксперимента с макетом одновременно очаровала и опустошила меня. То, что мне показали, было неоспоримой реальностью. В этот раз Митараи давал пояснения по-английски. Для меня это тоже было сломом шаблона. И хотя в этой ситуации я, казалось бы, не должен был ничего понимать, мне все стало ясно в тот момент, когда начался эксперимент и потекла вода.
Я осознал, что эта беспрецедентная, абсолютно потрясающая трактовка пирамиды Хуфу должна заставить переписать существующие учебники истории. Мы совершенно неожиданно напали на золотую жилу. Я не мог понять, почему Митараи не написал на основе этой трактовки научную статью и не начал прорабатывать с учеными возможность ее публикации. Наверное, он не считает себя специалистом в этой области. Жалко просто так бросить в неизвестности это удивительное свойство пирамиды. Но раз Митараи не шевелится, это теперь моя обязанность. Хотя бы ради этого мне нужно срочно приняться за описание этого случая, убеждал я себя.
Однако, по мере того как опьянение от приключений развеивалось, мое рвение тоже начало остывать. Острые воспоминания стали, наоборот, повергать меня в грусть. Это как неприятные ощущения в животе, которые приходят вскоре после веселых возлияний.
Невероятные приключения в странах, чей язык ты не понимаешь. Потом, Леона. Молодой человек — урод, родившийся из-за воздействия диоксина. Это выходило за рамки того, что допускало мое воображение.
К тому же неожиданно для меня Митараи снова утратил свою обычную бодрость. Нынешнее дело, принесшее нам огромный гонорар в сто тысяч долларов, далось ему, видимо, непросто.
Конечно, я говорю не о самой работе. Будучи бодр, как обычно, он и бровью не повел бы, если б работа заставила его мотаться по всему земному шару. Но на этот раз начало расследования застало его не в самой лучшей форме. Его силы были в упадке, и ему следовало бы хотя бы месяц отдохнуть. Несмотря на это, он начал действовать, пытаясь усилием воли вернуться к своему обычному состоянию. И на протяжении сентября и октября мне пришлось быть свидетелем последствий этого, отражавшихся на его психическом состоянии.
При простуде надо соблюдать покой, и тогда она пройдет быстрее. А если слишком усердствовать, то она только осложнится и лечение затянется.
Только это одно и беспокоило меня в связи со здоровьем друга. Организм у него был крепкий. Его не беспокоили никакие проблемы, свойственные работникам умственного труда, не было никаких профессиональных болезней, и если он и болел, то только простудой раз в год. Увлекшись чем-то, мой друг и не думал ложиться спать. Питался скромно — никакого интереса к деликатесам, ни разу за всю жизнь не напился. Часто приходится слышать, что европейских сыщиков раздражает отсутствие черной икры или дорогого вина, а Митараи вполне удовлетворялся хлебом с чаем. С одной стороны, он мог быть привередлив, с другой — совершенно неприхотлив, потому не мог навредить своему организму обжорством или пьянством и заставлял окружающих волноваться лишь из-за своего расположения духа. Но повлиять на это не было никакой возможности.
Вот в таких обстоятельствах я приступил к наброскам рукописи о «Деле Хрустальной пирамиды». В это время пришли письма от Леоны и Грэма Алексона из Филадельфии. Господин Алексон прислал вежливую благодарность, Леона приложила к письму билеты в Лос-Анджелес. Работа над «Аидой-87» наконец завершилась, на тридцатое ноября назначили премьерный просмотр. Она очень просила нас приехать. На обратной стороне бледно-розового конверта Леона каллиграфически вывела иероглифами свое имя.
В повседневности немудреного иокогамского существования казалось невероятным, что вдали, на той стороне Тихого океана существует шикарный Голливуд, где прямо сейчас звезды живут жизнью, похожей на сон. Я снова стал ощущать себя обычным скучноватым и провинциальным японцем. И даже приключения прошедшего лета казались далеким сном, слишком роскошным и экстравагантным. Но письмо Леоны напоминало, что все произошло на самом деле, и приглашало вернуться в этот сон.
— Приглашает на предварительный просмотр, говоришь? — удивленно спросил Митараи, выслушав мой рассказ о письме Леоны.
— Ты разве не хочешь посмотреть? — ответил я.
— Немного подождать, и его покажут даже в кинотеатре в Исэдзаки-тё [36] . Можно будет пешком дойти. Зачем лететь на самолете?
— Там же люди, связанные с делом, которым ты занимался… Не хочешь еще раз увидеться?
— Хочу. Когда снова появится похожее дело.
— Но, Митараи…
— Исиока, жизнь коротка. Может быть, сейчас мы быстро движемся к какой-то цели. Время на работу ограничено. Некогда отвлекаться на цветочки у дороги.
— Может быть, ты и называешь это цветочками у дороги, но для одной женщины это — дело жизни.
— Поэтому я и не сказал, что не стану смотреть. Я говорю, что глупо идти на банкет с разряженными женщинами и принимать участие в дурацких разговорах.
— Но ведь книга об этом деле…
— Ты, надеюсь, не собираешься писать об этом книгу?
— Что? — Тут настала моя очередь удивляться. — Ты не хочешь, чтобы я писал книгу?
— Не очень.
— Почему? — непроизвольно крикнул я. — Где ты еще видел такой интересный случай? Сделать о нем книгу стоит хотя бы ради того, чтобы мир узнал об этой революционной трактовке пирамиды Хуфу. Ты с этим не согласен?
— История — это официально одобренная ложь. Достаточно, чтобы истину знал узкий круг людей.
— Да что ты такое говоришь…
— Это не я, Исиока. Это наше мерзкое общество.
— Ну и что, что говорят в обществе? Это моя работа!
Лицо Митараи приняло выражение, которое когда-то пародировала Леона.
— О, Исиока, ты так думаешь?.. Ты порядком вырос, но все равно ничего пока не понимаешь.
— Наверное, это так, но писать я буду. Я так решил, и сделаю это, несмотря ни на какое давление с твоей стороны, — уверенно заявил я.