Хрустальная сосна
Шрифт:
– Ну почему же?
– возразила Катя.
– Женю-то вон отпустила!
– Я не в счет, - подначил ее я, ощущая внезапную, переполняющую все мое существо радость света, вернувшегося после схлынувшей тьмы.
– Я ее сам в экспедицию отпустил. На целых три месяца. Так что мы квиты. И мое дело правое.
– В экспедицию?!
– удивленно переспросила Катя.
– На три месяца?
– Ну да. Она же у меня биолог. Я, кажется, говорил. А у них такая специфика: как полевой сезон, так экспедиция.
– На три месяца… - она задумчиво покачала головой.
– И ты…
Извини,
Женя,
– Она мне там ни с кем не изменит?
– помог ей я.
– Ну да, - кивнула Катя и покраснела.
– А что, - я искоса взглянул на нее.
– По-твоему, все супругам изменяют, когда одни остаются?
– Ну нет… Не все, конечно, но все-таки…
– Ты-то своему мужу здесь со всеми подряд изменяешь?
Мне показалось, что я сказал что-то не то: Славка вздрогнул.
– Нет вообще-то, - Катя совсем смутилась и у нее даже плечи покраснели.
– Ну так вот. Жены разные бывают. И я верю, что Инна именно такая.
Верю ей, поэтому спокойно отпускаю. Верю потому, что люблю. А она верит мне тоже. Раз любит.
– Интересная философия, - покачал головой Славка.
– Никакая это не философия. Просто если не веришь любимому человека
– значит не любишь его ни грамма. Значит, вообще вместе жить незачем.
– А ты, оказывается, максималист, - снизу вверх и неожиданно серьезно посмотрела на меня Катя.
– Я и не подозревала.
– Вовсе нет. Просто считаю, что Любовь и Вера - родные сестры.
Вместе с третьей - Надеждой…
– Об одном попрошу тебя, друг мой Аркадий: не говори красиво!
– перебил меня Славка.
– Какой, к черту, Аркадий?
– не поняв, возмутился я.
– При чем тут этот полудурок?
– Да ни при чем он, - захохотал Славка.
– Это Тургенев. Иван Сергеевич. Классиков надо знать, Женя…
– А ну тебя на фиг со своими классиками, - отмахнулся я, так и не поняв его каламбура, поскольку книжек не читал не просто давно, но и вообще, и само напоминание о Тургеневе не вызвало во мне никаких ассоциаций.
Мы помолчали некоторое время. Но я даже не обиделся на Славкину дурацкую шутку; мне хотелось довести до конца свою мысль, и я продолжил:
– И вообще, если уж на то пошло, бояться отпускать от себя - глупость. Бессмысленная трата нервов. Если человек задумает пуститься во все тяжкие, то сумеет это сделать, живя с тобой в одной постели и даже работая в одном секторе. А если не захочет - то останется верным даже в Антарктиде, командуя дивизией голых женщин.
– Дивизия голых женщин в Антарктиде?
– усмехнулся Славка.
– Оригинально-с! Но как там изменять?! У них же все замерзнет насмерть!
– Ну и фантазия у вас…- укоризненно посмотрела на нас Катя.
– Жуть!
– Виноваты, больше не будем, - поклонился я.
– Просто хотел сказать, что измена - это не просто искушение в одиночестве.
– Послушай…- сказала Катя и опять потупилась, точно хотела прояснить какой-то очень важный для нее вопрос.
– Можешь, конечно, не отвечать, это очень лично… Но как-то всплывает. Женя, а ты… Ты сам как ко всему этому… ну в общем, понял к чему - относишься?
– Отрицательно!
–
– Хоть и рискую показаться несовременным.
– И что? Тебе никогда… - Славка замялся.
– Никогда, абсолютно никогда, даже при виде очень красивой женщины…
– Конечно, хочется, - честно перебил я, взглянув на Катю и одновременно пронзительно вспомнив Вику на лугу.
– Я живой человек, а не засушенный индийский монах. И всегда найдется женщина, чьи физические достоинства чем-то лучше, чем у моей жены. Хоть чем-то, но существенно. Но ведь потом найдется женщина, которая совершеннее этой. И так далее,- до бесконечности. И можно утонуть в погоне за все новым совершенством и не находя его, а лишь растрачивая себя… Но… Но надо ставить себе ограничения, только и всего. Потому что так надо.
– Но кто и где сказал, что именно так*надо*?
– спросил Славка.
– Никто нигде не говорил. Просто я сказал это для себя. И все.
– Значит, от измены удерживают только ограничения?
– насмешливо, как мне показалось, уточнила Катя.
– Долг, совесть и всякая другая пионерская чепуха?
– Почему же?
– возразил я, чувствуя как резанули слух последние два уничижительных слова в устах Кати, до сих пор практически боготворимой мною, но кажется, мало отличавшейся от образа, бегло обрисованного Викой.
– Это, конечно, все есть. Но главное - не долг и не совесть. Главное - любовь. Такая, что сама ставит тебя выше мелких удовольствий. После которых будет только гадко на душе.
– И что?
– сменив тон, очень-очень тихо спросила Катя.
– У тебя в самом деле есть такая любовь, Женя?
– Да, есть, - твердо ответил я и остро, настойчиво подумал об
Инне; где- то она сейчас была…- Есть. И именно такая.
– Я рада за тебя, - еще тише сказала Катя.
– Я тоже, - кивнул я.
Славка промолчал, на этот раз удержавшись от дурацких цитат. А я, вдруг улетев отсюда прочь, думал об Инне И в самом деле верил в свои слова. По крайней мере, в тот момент. Верил в мысли о своей далекой, давно уже не виденной жене. Верил в любовь. Которая сильнее мелочей и которая будет греть меня… Как заходящее, но еще очень, очень теплое солнце над вечерней дорогой.
*12*
Работать втроем в вечернюю смену, изнурительную саму по себе, мы ехали с внутренним содроганием. Однако она оказалась не такой уж и страшной. Даже желтые комары досаждали меньше: наверное, уже не могли пробиться ко мне сквозь бороду, щедро отросшую за десять дней. Вообще борода в колхозе - хорошая штука. Бриться не надо, и комары не мешают. Правда, нынче во всей компании бородачами оказались только мы с Володей. Саша-К гладко брился- он вообще отличался подчеркнутой подтянутостью, в любой момент на него было приятно взглянуть. Лавров и Геныч сначала начали отпускать бороды, но на второй или третий день уже скоблились у прикрепленного к умывальнику зеркальца: должность полевых любовников ко многому обязывала. Мореход, как и любой бабник, брился и даже одеколонился регулярно. Славка держался неделю. Потом явился на завтрак с гладкой физиономией.