Хрустальная сосна
Шрифт:
В начале последней недели на работе выдали расчет за декабрь и, как это было всегда, тринадцатую зарплату. Ее получали все, и воспринимали даже не как премию, а как что-то совершенно запланированное и логичное, некий прибавок к зарплате, выдаваемый в конце года.
Я ее не получил. Сначала подумал, что произошла ошибка, перепутали мою фамилию, или сектор, или еще что-то в этом роде. Я попросил у секретарши отдела посмотреть внимательнее. В ведомости на тринадцатую зарплату меня не было. Не успокоившись, я добился, чтобы она позвонила в бухгалтерию и выяснила там. В бухгалтерии подняли данные и в конце концов я узнал, что моя фамилия не значилась
Я понял, что начальник меня не подал или просто вычеркнул из общего списка. Ничего спрашивать у него я не стал - вообще пытался хранить вид, что меня это мало волнует - но был уверен стопроцентно. Теперь я знал, что в борьбе против меня начальник не побрезгует никакими методами.
Стоило что-то решать со сменой работы. Но я все еще не мог решиться.
*13*
За три дня до нового года я случайно проходил мимо курилки и вдруг услышал голос, показавшийся знакомым. Я остановился - и почти сразу его узнал. Это был Аркадий, которого я не видел с колхозных времен и забыл о его существовании. Судя по его фразам и репликам невидимых собеседников, он увлеченно рассказывал о своей летней победе над одной из девиц. Я прислушался, помимо воли, и понял. что речь идет конкретно о секретарше Люде. Точнее, о ее прозрачных белых трусах.
Свернув с дороги, я зашел под лестницу. Около заплеванного ведра с водой, куда швыряли окурки, стояли трое: Аркашка и пара малознакомых парней из другого сектора. Он рассказывал, а они завороженно слушали. боясь пропустить слово.
– …Сидела каждый вечер, раздвинув ноги.
– Прямо так и раздвинув?!
– Прямо так. Все видно было. Каждый волосок. А какое хозяйство у нее было - умереть-не встать. Не какая-нибудь спичечная головка - с целый орех! И…
– Так что…- сглотнув слюну, перебил один из слушателей.
– Неужели в самом деле все это было видно?
– Конечно. Говорю же тебе - у нее трусы были специальные. Абсолютно прозрачные именно на этом самом месте.
Аркашка сделал паузу, давая посмаковать свои слова. На меня никто не обратил внимания.
– Так… Так это… Можно было целый вечер перед ней сидеть и дрочить?!
– Кто-то, наверное, так и делал. Не сомневаюсь даже, - снисходительно ответил Аркадий.
– Но по мне - чем сто раз отдрочить, лучше однажды отсношать.
– И как, отсношал?
– жадно спросил второй.
– А то!
– ухмыльнулся тот.
– Она только с виду ломалась. "Готовить не умею", "ничего не хочу", и так далее…
– Ну и что у нее внутри оказалось? Мышиный глаз или ведро?…
Люда меня абсолютно не волновала. Мне и в колхозе была безразлична эта маленькая и абсолютно безмозглая дура, я забыл ее лицо и сейчас, вероятно, не узнал бы при встрече. Но что-то всколыхнулось против наглого вранья. И мгновенно, как вспышка молнии, пронеслась мысль, что этот негодяй виновен в моей травме: если бы он не удрал и мы работали вчетвером, не было бы необходимости гнать траву через измельчитель, и… Конец еще проносился в голове, а я уже шагнул к Аркадию и ткнул его пальцем в грудь.
– Врешь, скотина. Ничего у тебя с нею не было. И ни с кем не было.
Потому что такому вонючему козлу, как ты, дать может только последняя вокзальная шлюха, раздвигающая
Я чувствовал, что внутри все трясется от внезапной ненависти к этому типу - здоровому и не покалеченному, которого не гонят с работы, и, несмотря на всю паскудность, наверняка не бросит жена…
– Сейчас я тебе вмажу, - спокойно сказал я.
– Разобью твою бородатую харю, чтоб не трепал своим поганым языком… Я поднял руку - и мгновенно сообразил, что ударить правой не сумею хотя бы из-за того, что нет кулака. Аркашка же успел отпрыгнуть за пределы досягаемости.
– Ты что - сдурел?
– закричал он.
– Откуда ты взялся?
Мне стало ясно, что лучше ударить его ногой. С размаху в пах - чтобы боль пронзила его снизу вверх, как острие кола. Чтобы он согнулся, схватившись живот. И тогда можно будет двинуть еще раз и сбить его на пол. А потом, уже лежачего, пинать в лицо, топтать обеими ногами, месить в кровь и в тесто - бить до тех пор, пока он шевелится, и плевать, что мне за это будет.
– Врет он вам, - пояснил я парням.
– Ничего она ему не давала.
Вот разве что так пару раз…
Я занес ногу для удара - Аркашка проворно отбежал в дальний угол.
– Смотрите на него!
– орал он.
– Это же форменный псих! Псих!!!
Его в дурдом надо отправить, а он тут расхаживает на свободе!
Перед глазами встал красный туман. Уже ничего не видя, я кинулся за ним
– и не сразу понял, почему не могу его достать. И только спустя секунду осознал, что меня - в самом деле, как сумасшедшего!
– держат сзади двое парней, только что слушавших Аркадия. Пелена спала; я словно увидел все со стороны, мне стало пусто и противно. Я дернулся, вырываясь, - кажется. угодил-таки локтем в челюсть одному из защитников. Я плюнул им под ноги и пошел прочь. Проходя мимо Аркашки, я еще мог остановиться и быстро дать ему под дых. Но я не сделал даже движения в его сторону.
Тяжело дыша, как загнанная лошадь, я поднялся на второй этаж, где был наш сектор. Навстречу, весело переговариваясь, шли начальник, Мироненко и Лавров с Рогожниковым: наступило время обеда. Я не мог идти с ними. Слушать их разговоров и вступать в них. Я хотел убить начальника, который лишил меня тринадцатой зарплаты, и спортивного здоровяка Мироненко, и паскудного Аркашку и всякого, кто бы попался на пути… Свернув в боковой коридор, я переждал, пока они пройдут. Потом зашел в комнату и тяжело опустился за свой стол. На душе было непередаваемо гадко: я только что пытался избить человека. Особенно удручало, что я так и не смог этого сделать, не успел даже раз ударить его, и злость так и не нашла разрешения… Я сидел, тупо глядя на свой пыльный кульман и не мог сосредоточиться.
За шкафом раздалось шевеление. Ну конечно, Виолетта была тут, раз комната оказалась незапертой. Я поднялся и прошел туда. Она сидела, как обычно и, подняв голову, смотрела на меня снизу вверх. Я молча опустился на стул.
– Женя, что с тобой?
– обеспокоенно спросила она.
– На тебе лица нет…
– Вета… Я… - я облизнул пересохшие губы.
– Я уже до ручки дошел.
Сейчас только что едва не избил человека…
Она молчала, и я тоже помолчал.
– Я не знаю, что делать… Что со мной происходит, дальше уже некуда.