Хрустальное сердце для балагура

Созонова Юлия Валерьевна

Вряд ли, Валентин Сергеевич, очень в этом сомневаюсь. Потому что не желаю с кем-то ладить. Вот только вслух это озвучивать я все-таки не стала, молча кивнув и поковыляв следом за ним в сторону одной из многочисленных аудиторий на этаже.

Кротов мою походку и медлительность отметил, но ничего не сказал. Зато едко и емко комментировал расписание занятий и давал краткую характеристику всем преподавателям. Некоторые перлы стоило бы записать отдельно. Первым в топе я бы поставила фразу: “Этот динозавр принимает по-старинке, допрашивает до кровавых сосулек в голове”. Хотя поэтичное описание преподавателя по философии, сводившееся к фразе “Летучая

мышь слепа, глуха и нема к стенаниям студентов и вечно просит отменить свою электричку” тоже было ничего.

По крайней мере оно заставило меня невольно улыбнуться. И, судя по довольному прищуру блондина, именного этого Кротов и добивался.

Аудитория появилась перед моим носом быстро. Слишком быстро, я даже не успела морально подготовиться. Хотя, кому я вру. Будь у меня вечность, не успела бы. Ну что, Яра Градова, добро пожаловать в толпу неизвестных людей, которые будут рассматривать тебя, как обезьянку из зоопарка. Вздохнув, я шагнула вслед за куратором.

Глава

2

В аудитории было неожиданно шумно и как-то до странного уютно. Разношерстная масса студиозов то смеялась, то галдела, то откровенно и яростно о чем-то спорила. Не иначе как чудом не устроив свару прямо посреди кабинета.

Правда, стоило Кротову слегка кашлянуть и постучать костяшками пальцев по столешнице кафедры, как группа разом замолкла, наконец-то обратив на нас все свое внимание. От которого мне стало жутко некомфортно, и я невольно передернула плечами, подавив желание скрестить руки на груди.

Что я там говорила про цирковых обезьянок? Поздравляю, Яра, тебе посчастливилось испытать на себе это самое противное чувство. Опять.

Тем временем осмотр закончился и по аудитории поползли едва слышные шепотки. Мои новые одногруппники активно переговаривались, кидая на меня короткие, любопытные взгляды. Кто-то смотрел с насмешкой, а кто-то…

Я тихо вздохнула, усилием воли засунув руки в карманы джинсов. Было некомфортно, да. Хотелось откровенно высказаться на тему, что в присутствии человека некультурно о нем сплетничать. Но кого это волнует? Не в наше время и не в студенческой братии. Я не хотела привлекать к себе внимание от слова “совсем”. И уж тем более я не хотела ловить на себе взгляды, подобные тому, которым меня одарил брюнет с первой парты. Он лениво подпирал стенку, вертел в руках карандаш и при этом словно просвечивал меня рентгеном, начиная от пальцев ног и заканчивая областью, не достигающей лица.

Невольно скосила глаза на собственное декольте. И не найдя там ничего настолько примечательного, чтобы задерживать взгляд больше необходимого, пожала плечами, посмотрев на улыбающегося куратора.

В конце концов, как бы не раздражало это внимание, оно было, оно есть и оно будет. Проще принять все как есть, чем пытаться бороться с “ветряными мельницами”. Тем более, я ведь не собираюсь заводить близкое знакомство ни с кем из здесь присутствующих, не так ли?

– Второй курс! – Валентин Сергеевич окинул своих подопечных насмешливым, этаким “все про вас знаю” взглядом и многозначительно протянул. – Я понимаю, у вас жизненно важные дела в контакте и других соцсетях, а без палки дляселфи нынче жить в принципе невозможно… Но, все же, рискну попросить минуточку вашего внимания.

– Ну че? – рыжий парнишка с третьего ряда поднял на нас свои зеленющие глазища и затараторил без перехода, отчаянно жестикулируя. – Нас расформируют, что ли? Нет? А че тогда

так орать?

– Луценко, я конечно счастлив, такой вашей обеспокоенностью по поводу сохранения ценнейшего генофонда вашей группы, но будьте любезны… Помолчите немного, а? А то я вставлять слова не успеваю в ваш словесный… Поток, – блондин добродушно усмехнулся, глянув на тут же стушевавшегося рыжего.

– А я че? – возмутился тот, опустив голову и пряча алеющие от смущения щеки. – Я ниче! Другие вон че, и то ниче.

Глядя на него, я не смогла удержаться от невольной улыбки. Луценко казался белой вороной среди чопорно и правильно разговаривающих однокурсников. А по росту и комплекции и вовсе, можно было подумать, что сюда его занесло по ошибке, не иначе. Почему-то он напоминал мне девятиклассника, который вот-вот тыкнет линейкой сидящую впереди девчонку и попросит списать контрошку.

И я могла поспорить с собственной совестью, что отказать ему ни у кого язык не поднимется. Даже у меня.

– Ну раз вы ниче, то будьте любезны, держите свой рот на замке, – Кротов вздохнул, совсем по-отечески, и искоса на меня покосился. После чего деловито продолжил. – Знакомьтесь, это Ярослава Градова, новый представитель вашей доблестной группы. И я надеюсь, вы поможете ей обустроиться на новом месте.

– Конечно, Валентин Сергеевич, – тот самый брюнет, пытавшийся меня одновременно раздеть и рассмотреть получше, радостно оскалился во весь свой набор зубов. – Да я завсегда помогу с огрооомным радушием и удовольствием.

Не понять, на что этот красавец намекает, не мог бы только слепой, глухой и тупой впридачу. Увы, я ни одним из этих ценных качеств не обладала. Но такую наглую, неприкрытую попытку подкатить оценила.

И всерьез задумалась о том, какое же я произвожу впечатление со стороны. Ведь должно же было его что-то уверить в том, что такие пикап-линии в мой адрес обязательно сработают. И сдавшись на волю этой очаровательной улыбке “двадцать-восемь – норма”, с щербинкой аккурат между передними зубами, позволю не только себе помочь, но и охмурить, и в постель затащить и…

Что там дальше по списку у таких товарищей-то?

Видимо, куратор мой скепсис в отношении данного товарища разделял. Потому как смерил его задумчивым взглядом и выдал свое вердикт по прозвучавшему предложению:

– Ну не настолько радушно, Хованский, – мельком глянув на бумаги, Валентин Сергеевич совершил коварный, совершенно неприличный удар ниже пояса. – И кстати… Раз уж ты сам про себя напомнил. Помнится мне, ты клялся и божился что сдашь ведомость с хвостами еще дней так пять назад. И что-то я эту замечательную, во всех отношениях бумажку, до сих пор на собственном столе не наблюдаю. Мне начинать волноваться, Хованский или как?

Чтобы сохранить невозмутимый и неприступный вид мне потребовалось все мое умение держать лицо. Но про себя я позволила себе от души позлорадствовать, наблюдая, как медленно, но верно с лица брюнета сползает его счастливый оскал. Попутно делая себе пометку, никогда и ни при каких обстоятельствах не соревноваться с милым блондином по фамилии Кротов в ехидстве и умении опустить собеседника ниже ватерлинии.

А еще, сдается мне, что Валентин Сергеевич как местный серый кардинал – знает все и обо всех. И от этого где-то в глубине души шевельнулось позабытое, почти похороненное ощущение опасности, подсознательного страха. Я даже невольно принялась перебирать в уме все, к чему могла быть причастна. А когда поняла, что делаю, шумно выдохнула.