Хрустальное сердце (У любви нет голоса, или Охота на Лизу)
Шрифт:
Анюта была еще немного заторможенной, но уже вполне вменяемой. Она даже улыбнуться смогла, когда они вошли в ее палату.
Макс с опаской, по большой дуге, обошел штатив с капельницей, присел на краешек Анютиной кровати, с виноватой улыбкой погладил сестру по руке.
— Ань, прости меня.
— Да ладно. — Она махнула свободной от капельницы рукой. — Все же позади. И вообще, мне тут сказали, что я пропустила самое интересное. Вовка, как дети? — Она перевела взгляд на мужа.
— Все нормально,
— А родители?
— А родителям мы еще не… — договорить он не успел, зазвонил Максов мобильный.
— Это мама, — испуганно сказал он и посмотрел на сестру.
— Дай мне, — потребовала она.
Макс послушно протянул мобильник.
— Алло, — неожиданно бодрым голосом сказала Анюта. — Мам, это не Максим, это я. Да ничего не случилось, с чего ты взяла? Ну забыла я телефон, с кем не бывает? Почему мой мобильник не отвечает?.. — Она бросила требовательный взгляд на Макса.
— Разрядился, — прошептал тот одними губами.
— Мам, он разрядился, а подзарядка дома осталась. Что? Почему я с Максимом? — Анюта поморщилась, глянула на его отбитое ухо, сказала торопливо: — Мам, ты только не волнуйся, на Максима хулиганы напали и немножко его отлупили.
Макс застонал.
— Да ты не волнуйся, мамочка, — Анюта погрозила ему кулаком, — ничего страшного не случилось. По уху ему съездили, вот и все. А голова цела, и все остальное тоже. Только ухо распухло. Вовка его уже осмотрел, сказал, что до свадьбы заживет… Ну, не знаю, когда у него свадьба… Мама, да все с ним в порядке, ничего мы от вас не скрываем. Ну хочешь, я ему трубку дам? — Анюта состроила страшную рожу, протянула мобильник Максу.
Макс, на которого спирт наконец подействовал в полной мере и даже сверх того, страдальчески поморщился.
С грехом пополам ему удалось успокоить маму, отговорить ее ехать к нему, лечить отбитое ухо. Он даже удивился своему красноречию и дару убеждения.
— Горазд ты брехать, — беззлобно сказал Вовка, когда Максим отключил телефон. — Анюта, он всегда был таким вруном?
— Сколько его помню, — сестра слабо улыбнулась.
Максу вдруг стало так хорошо, что он великодушно решил пропустить мимо ушей этот очевидный поклеп.
— А что с Лизой? — спросила Анюта.
Макс вопросительно посмотрел на Вовку.
— Все нормально, — сказал тот. — Рана ерундовая, кость и крупные сосуды не задеты. Повезло девчонке.
Да уж, повезло! Обалдеть можно от такого везения…
— Она ранена? — Анюта попыталась сесть.
Вовка обхватил жену за плечи, нежно, но решительно уложил ее обратно.
— Да что ты со мной как с маленькой?! — возмутилась она. — Максим, Лизу ранили?
Он молча кивнул. Дарованная алкоголем отрешенность начала медленно таять.
— Насколько серьезно?
— Ань, я же говорю — кость не задета, сосуды и нервы целы, — вмешался Вовка. — Кстати, она уже в себя пришла.
— И что? — хором спросили Макс и Анюта.
— Хоть бы что! Лежит
Анюта бросила на Макса быстрый взгляд.
— А мне к ней можно? — спросил он.
Вовка тяжело вздохнул, сказал ворчливо:
— Послал же господь родственничков! Пойдем уж, провожу.
Для человека, который только что пережил одно покушение, одно предательство и одно огнестрельное ранение, Лизавета выглядела неплохо. Ну, может быть, лицо у нее было чуть бледнее, чем обычно, и тени под глазами чуть гуще…
Девушка посмотрела на Макса таким взглядом, что он вдруг испугался, что она сейчас отвернется к стене, не станет с ним общаться. Не отвернулась, хотя по лицу было видно, что такая мысль ее посещала.
— Я пошел, — буркнул Вовка и вышел из палаты.
Макс в нерешительности потоптался на пороге, потом подхватил единственный на всю палату стул, поставил перед Лизаветиной кроватью, уселся на манер ковбоя из американских вестернов, подумал, что выглядит полным идиотом, но позу не сменил. Что уж теперь…
— Давай поговорим, — нарушил он затянувшееся молчание.
Она немного подумала, потом кивнула.
— Лизавета, ты же уже можешь разговаривать, — мягко напомнил он. — Ты звала меня по имени.
Мгновение она смотрела на него застывшим взглядом, а потом крапчато-каштановые глаза стали большими, как блюдца, зрачки расширились, губы скривились в недоверчивой улыбке.
— Не веришь?
Она покачала головой.
— Лиза, я тебя не обманываю. Ну, скажи что-нибудь.
Было видно, что она старается. От напряжения у нее даже лоб покрылся испариной. Какой-то момент Максу казалось, что у нее получится. Он приготовился, весь превратился в слух, а она, вместо того чтобы заговорить, расплакалась.
Лизавета плакала, здоровой рукой вытирала мокрое лицо, а он не знал, что делать. Тер щетину, бубнил какую-то ерунду, пытался гладить ее по волосам. Нет большего испытания для хрупкой мужской психики, чем женские слезы! Чтобы женщина перестала плакать, мужчина может сделать что угодно и пообещать что угодно. Даже если эта женщина — всего лишь твоя домработница. Даже если из-за нее ты рисковал жизнью. Особенно, если рисковал…
В палату заглянула медсестра, вопросительно посмотрела на Макса. Тот раздраженно махнул рукой, медсестра скрылась за дверью.
— Не хочешь со мной разговаривать? — спросил он, когда рыдания Лизы наконец перешли в приглушенные всхлипывания. — Я понимаю, ты думала, что я отдам тебя им?
Она перестала всхлипывать, едва заметно кивнула.
— Они взяли в заложницы Анюту, мою сестру, понимаешь?
Она снова кивнула.
— Они позвонили мне, сказали, что убьют ее, если я не привезу тебя.
Макс не знал, почему ему так важно оправдаться. В конце концов, в случившемся гораздо больше Лизаветиной вины, чем его. Он до последнего старался вести себя как мужчина.