Хрустальные сны

2003 (С) Константин Рогов ([email protected],

"Кричалки". Орут, что есть мочи, захлебываются истошным, истерическим визгом, изодранными кусками виртуального железа режут нарисованное стекло, а оно прогибается, извивается, пытается увернуться и все кричит, кричит и кричит, словно живое, будто чувствует боль и переполнено страхом.

Все зеркала разбиты. Осколки усеивают пол. Столы перевернуты, картины сожжены, стены покрыты черными разводами копоти, а по ним пляшут в хаотичном танце красные и синие пятна - отблески маячков слетевшихся на зов птиц вездеходов Диптаунской Службы Надзора.

Они и в реальности они почти такие же: хищные, черные, слегка угловатые, словно эти самые долбанные стервятники или кто там питается всякой падалью.

Наверное, снаружи сейчас столпотворение. Все бегают, суетятся, пытаются распилить дверь нашего кабинета, а Валерка Котенков дает показания неприметному маленькому Шмелеву, сгорбившемуся от усталости, небритому, задумчиво посасывающему пластмассовый колпачок ручки. Жукова подписывает документы, снулая секретарша спешно вносит в личные дела отметки о взысканиях, замечаниях и выговорах. А прочие... Прочие как и здесь, сейчас - стоят и ждут чем все закончится, треплются, обмениваются сплетнями, шутками, анекдотами, версиями, наблюдениями, замечаниями и впечатлениями. Они захлебываются от возбуждения при виде черных машин ДСН, тычут пальцами в кружащих над головами птиц и кто-то гогочет, показывая на голубей - "Кричалка! Кричалка!"

Мне даже немного жаль, что ничего другого они не увидят. Все остальное будет происходить не здесь и не сейчас, не в глубине, а в реале - в маленьких кабинетах без окон где я, на этот раз я, а не Котенков, буду давать свои показания. Если мне повезет, то допрашивать меня будет Шмелев, но вряд ли это сыграет какую-нибудь роль. Меня ждет экскоммуникация. Какой-нибудь одетый в черное невозмутимый ублюдок встанет, хрипло откашляется и начнет зачитывать приговор в котором фраза "за преступления против общества и народа Диптауна" будет звучать непременным рефреном. Меня еще ни разу не судили, поэтому за точность формулировки не поручусь, но смысл примерно такой.

Экскоммуникация? Да и черт с ней! Я страшно устал за последние дни и вряд ли захочу когда-нибудь вернуться в этом выдуманное людьми место. Пожизненное отлучение от величайшего чуда созданного человечеством, сейчас значит на удивление мало по сравнению с лицами людей неподвижно лежащих на полу. Этих лиц мне так легко не забыть и поэтому потом, после суда, будет принудительная психотерапия. Медленная, вязкая и тягучая, словно патока. Терпеливые люди в белых халатах со спокойными, участливыми голосами. И захочется заорать, обложить всех этих людей отборным матом, но ведь их все равно не проймешь.

Остается только надеется, что у этих несчастных запутавшихся придурков все получилось, что я

все-таки проиграл, и я надеюсь на это, потому что чудом уцелевший рекламный баннер на стене обессилено мигает, выдавая на-гора свою последнюю надпись.

"Добро пожаловать в Диптаун".

Я поднимаю руку, стирая и эти слова тоже.

Утро. Понедельник. Рандеву с начальством.

Слова словно пометка в записной книжке - потрепанной, потертой, с разлинованными листами исписанными мелким убористым почерком, исчерканными, покрытыми затейливой вязью букв и цифр: номера телефонов, адреса электронной почты, пейджеры, пароли, логины и все такое прочее и все в том же духе.

Сети опутали весь земной шар. Интернет, Фидонет, Диптаун и прочее первоклассное высокотехнологичное дерьмо, но в основе всего лежат все те же линии связи - телефонные, оптоволоконные и спутниковые, эти последние просто так и не разглядишь, ведь они просто есть и все вокруг воспринимают это как должное. Не торопитесь, постойте, дайте мне закончить мысль. К чему я все это веду, так это к тому, что в конце-концов все это ничего не стоит. Ни американского цента, ни русской копейки, ни японской йены, ни даже мелкой завалящей монетки какого-нибудь отсталого африканского государства.

Все действительно важные дела по-прежнему решаются при личной встрече. Ваш начальник не оставляет сообщение на автоответчике, не вызывает на рандеву в какой-нибудь диптаунский ресторанчик, не посылает сообщение по электронной почте и не оставляет его в нацарапанным на доске объявлений в виртуальном офисе.

Он приглашает "на ковер" в свой роскошный кабинет на стене которого висит портрет верховного политического руководителя страны, чтобы дать очередное "ценное указание" или сообщить вам очередное "пренеприятнейшее известие" или, что тоже вариант, чтобы отчеканить монотонным, холодным голосом: "вы уволены!"

Если же до последнего не дошло и все ограничилось лишь "строгим внушением", выговором "с занесением" и диетой из десятка этих самых пресловутых противоречивых ЦУ которыми так любит пичкать начальство, то вы выходите из кабинета в приемную, нервно сглатываете, вытираете пот со лба и так далее, а в голове вертится гаденькая мыслишка: "на этот раз пронесло".

Трусость? Да, наверное. В нашем мире ничего не стоят ни образование, ни квалификация, ни опыт, ни знания, а ценятся лишь конформизм, умение приспосабливаться и лизать задницы титанам, ухитрившимся вскарабкаться по служебной лестнице на самый верх. Трусость поощряется, возводиться в основной принцип бытия и является залогом успеха.

Не хотите?.. Не надо. Добро пожаловать на биржу труда, в очередь за мизерным пособием, в небритую, пьяную компанию из нескольких десятков миллионов таких же принципиальных неудачников. Когда я говорю обо всем этом Соломе, тот морщится и с сомнением качает головой. Он уверен, что мир устроен разумней, чем мне представляется, но никогда не спорит.

Как бы там ни был устроен мир, я вышел из кабинета в приемную, провел ладонью по влажному лбу и передернул плечами.

– Господи, у меня от нее мурашки по коже!