Хрустальный ангел
Шрифт:
Яцек отвернулся, лег к ней спиной, а Сара лежала в кровати, свернувшись калачиком, и смотрела в потолок.
Она не должна с ним спать для его удовольствия, он ее не заставит. Коль он хочет подождать с ребенком, она может подождать с сексом. Ну а если он обижается, то ничего не поделаешь!
Она вслушивалась в его спокойное дыхание. Он заснул. Даже не злился, Сара подумала, что он рассердится. Ведь должен был. Он уезжает уже в понедельник, столько времени не будет с ней видеться. А сам смеет повернуться спиной, просто сказать:
Она тихонько вылезла из постели и пошла в большую комнату, вставила диск в плеер, приятные звуки фортепьяно окутали ее. Ведь можно же создать счастливую семью! Без сомнения, у нее это получится! Разве перед ней не было самого лучшего примера на свете? Если ее мама была счастлива, если у ее родителей все сложилось, то что же с ней не в порядке?
Не может быть супружество таким трудным. Достаточно только доверия, общих планов на будущее – и согласия. Она создаст такой дом, какой был у нее, а после смерти тети и дяди такой же дом был и у Ирки.
Родители и их тайны
Мать Сары сидела напротив своего мужа и решала, как ему обо всем рассказать.
Они вкусно пообедали, последнее время вместе обедали нечасто, приходили с работы в разное время, но сегодня она специально постаралась.
Мать Сары всегда была склонна уступать. И знала, что в жизни необходим компромисс.
Компромисс, но не дискредитация. Прощала своему мужу, что он мастерил солдатиков или рыцарей (господи, ну как он их там называл), за тридцать лет совместной жизни их уже насчитывалось больше трех тысяч – три тысячи двести четыре штуки, если соблюдать точность, о чем мимоходом муж сообщил ей. Этими солдатиками он ее не обременял, однако в его комнате они стояли везде, а везде – значит на полках, полочках и подставках, на ночном столике, на кастрюле, которой нельзя было пользоваться, потому что там, обратив лица к окну, стоял четвертый полк из-под Грюнвальда в первой фазе битвы.
Простила она ему и то, что на вопрос, когда он вернется, он ответил: «А в чем, собственно, дело?» Так делало большинство мужчин, и вообще-то ответ не был так уж невежлив, но обидной была интонация, в ней скрывалась претензия, а вопрос предполагал любопытство.
Прощала ему, что их сбережения он тратил на своих очередных солдатиков, теперь уже выбирая и меняясь с другими фанатиками в интернете. И домой приходили посылки с разных концов страны и света. А солдатиков он отдавал на раскраску невестке своего знакомого – десять злотых за штуку. Конечно, лучше коллекционировать пластиковые средневековые фигурки, чем современных женщин из плоти и крови, это ясно.
Простила она ему, что он единолично принял решение об их переезде в Варшаву, словно это не подлежит сомнению и не нужно было ее согласия вовсе – хотя бы для видимости.
Но девушки по имени Ягода Мак, этой истории семнадцатилетней давности, простить ему не могла. Не могла простить себе по прошествии стольких лет, несмотря на то, что это выглядело бессмысленным.
К сожалению, она помнит все как вчера, помнит дивную осеннюю погоду, дождь после двухнедельной
И она помнит, как после десяти вечера, когда Сара уже спала, он появился в дверях и сказал: «Нам нужно поговорить».
И тогда первый раз в жизни у нее сжалось сердце. Она помнит, как он судорожно сцепил пальцы и старался не смотреть на нее. Его взгляд сосредоточенно уткнулся в ковер на полу, и спокойно, не повышая голоса, будто бы он учил на память свою речь, все ей рассказал о Ягоде, прекрасной и свободной девушке, которую полюбил со всей страстью.
– Понимаешь, первый раз в жизни настоящей любовью.
Нет, она не понимала. Она сидела как неживая, вцепившись в кружку с чаем.
Ох! Как отвратительны были воспоминания, жившие все эти годы. И подумать только, муж пришел к своей жене поделиться с ней секретом и проблемой и спросить, что делать в такой трудной ситуации.
А она, идиотка, совершенно не оценила чувств и откровенности собственного мужа, только плакала и умоляла, чтобы не уходил, приводила, как довод, прожитые вместе годы, общее жилье, совместные воспоминания и общие планы.
Станислав слушал ее с опущенной головой и шептал:
– Я за все с тобой расплачусь, обеспечу вас, ты ведь знаешь, что вы главное в моей жизни, но это сильнее меня.
И эти его переплетенные пальцы, и старый ковер под их ногами, первая вещь, которую они купили вместе за сто долларов (свадебный подарок его отца), и его спокойный голос, повторяющий:
– Не беспокойся, все будет хорошо, все сложится, я должен идти, я обещал.
И его ботинки, сходящие с ковра на пол, выходящие в коридор, переходящие через порог, и ее всхлипывания:
– Не делай так, прошу тебя, не делай!
И ее умоляющий жест, когда она сорвалась с дивана, чтобы его удержать, не позволить уйти, схватилась за плащ.
– Давай поговорим, не уходи еще, не уходи!
И его резкое движение, чтобы освободиться от ее рук, будто стряхивал какие-то крошки, и его повышенный голос:
– Оставь меня!
И как хлопнула дверь, и мир, который рухнул всеми стенами, погребая ее и все их прошлое. И сонная Сара, стоящая в дверях, со своим любимым затрепанным серым мишкой, без которого она не могла заснуть, с широко раскрытыми, удивленными глазами и криком:
– Папочка!
Не могла ему простить, что на дрожащих ногах она побежала к соседям за помощью и не могла утешить Сару, которая, впрочем, на следующий день ничего не помнила.
Через два дня погибли ее сестра и муж, Иренка осталась сиротой. До сегодняшнего дня не могла забыть того самого унизительного вечера и считала, что ничего более страшного в жизни не могло случиться. А однако случилось.
Она позвонила на работу Станиславу, оставила сообщение об этом несчастье, надеясь, что он опомнится и вернется.