Хрустальный грот (сборник)
Шрифт:
К середине ноября, когда начались морозы, работа была завершена.
Потух последний костер, последний обоз с людьми и строительными материалами укатил на юг, в Сар. Кадаль отправился вперед меня в Эймсбери. Я стоял, придерживая грызущего удила коня, ожидая, пока обоз скроется за горизонтом и я останусь один.
Облака висели над безмолвной равниной, словно оловянная миска.
Было еще рано. Трава белела от инея. Соединенные перемычками камни отбрасывали длинные тени в бледном свете зимнего солнца. Мне вспомнился стоячий камень, белый иней, бык, кровь на траве и улыбающийся юный
— Мы оба вернемся к зимнему солнцестоянию.
Потом покинул его, сел на лошадь и поскакал в Эймсбери.
Глава 2
В декабре пришли новости об Утере: он оставил Лондон и приехал на Рождество в Винчестер. Я отправил ему послание, ответа не получил и снова поехал вдвоем с Кадалем туда, где посреди равнины одиноко высился покрытый инеем Хоровод Великанов. Было двадцатое декабря.
Мы остановились в ложбине невдалеке от Хоровода, привязали коней и развели костер. Я боялся, что ночь будет облачная, но стоял мороз, небо было ясное, и звезды роились на небе, как пылинки в лунном луче.
— Иди поспи — если, конечно, сможешь уснуть на таком холоде, — сказал Кадаль. — Я тебя разбужу перед рассветом. А с чего ты взял, что он приедет?
Я не ответил.
— Ну ладно, ты маг, тебе виднее. На случай, если твоя магия не поможет тебе заснуть, вот тебе лишний плащ. Разбужу тебя вовремя, так что не дергайся.
Я послушался его, закутался в два слоя толстой шерстяной ткани и лег у костра, подложив под голову седло, и скорее дремал, чем спал. До меня долетали все ночные звуки и шорохи, окруженные бездонным безмолвием равнины: вот потрескивает хворост в костре, вот Кадаль подбрасывает в костер новые дрова, вот пасущиеся рядом кони щиплют траву, заухала охотящаяся сова… И потом, незадолго до рассвета, звук, которого я ожидал: по земле до меня дошел далекий ровный гул — приближающийся топот копыт.
Я сел. Кадаль, с заспанными глазами, мрачно буркнул:
— По-моему, у тебя еще час.
— Ничего. Я выспался. Приложи ухо к земле и скажи, что ты слышишь.
Он наклонился, прислушиваясь — наверно, секунд пять, — потом встал и пошел к лошадям. В те времена люди, услышав скачущих в ночи всадников, действовали не раздумывая.
Я остановил его.
— Все в порядке. Это Утер. Как ты думаешь, сколько там лошадей?
— Двадцать. Может, тридцать. Ты уверен?
— Совершенно уверен. Седлай коней и держи их наготове. Я пойду внутрь.
Был час меж ночью и рассветом, когда воздух совершенно неподвижен.
Они скакали галопом. Казалось, вся застывшая от мороза равнина наполнилась топотом копыт. Луна села. Стоя рядом с камнем, я ждал.
Он оставил отряд поодаль и поехал дальше только с одним спутником. Меня заметили не сразу, но, должно быть, увидели в ложбине догорающий костерок Кадаля. Ночь была довольно светлая от звезд, поэтому они ехали без факелов и хорошо видели в темноте: двое направились коротким галопом прямо к наружному кругу Хоровода, и поначалу я подумал, что они собираются въехать в Хоровод верхом. Но кони остановились,
— Выводи его, — услышал я, и затем король подошел ко мне — стремительная тень, шагающая сквозь исполинские тени Хоровода. — Мерлин?
— Да, государь?
— Странное ты выбрал время. Что, обязательно было вытаскивать меня сюда среди ночи?
Его голос звучал бодро. Утер был не любезнее, чем обычно. Но он все же приехал.
— Ты хотел посмотреть на то, что сделано, — ответил я. — И сегодня — ночь, когда я могу тебе это показать. Хорошо, что ты приехал.
— Что ты мне хочешь показать? Видение? Один из твоих снов? Предупреждаю, я…
— Нет. Ничего такого здесь нет, по крайней мере сейчас. Но здесь есть нечто, что я хотел показать тебе, и это можно увидеть только сегодня ночью. Боюсь, нам придется еще немного подождать.
— А долго? Холодно же!
— Недолго, государь. До рассвета.
Он стоял напротив меня, по другую сторону король-камня, и в слабом звездном свете я видел, что он смотрит на него, опустив голову и поглаживая подбородок.
— Тогда, в первый раз, когда ты стоял в ночи у этого камня, люди говорили, что у тебя видения. Теперь мне рассказывают в Винчестере, что, когда он лежал при смерти, он говорил с тобой так, словно ты был в спальне и стоял в ногах его кровати. Это правда?
— Да.
Он резко вскинул голову.
— Ты хочешь сказать, что там, на Килларе, ты знал, что мой брат умирает, а мне ничего не сказал?
— Это было ни к чему. Если бы ты знал, что он болен, ты все равно не смог бы вернуться быстрее. А так ты плыл обратно со спокойной душой. В Каэрлеоне, когда он умер, я сказал тебе об этом.
— Клянусь богами, Мерлин! Не тебе судить, о чем говорить, а о чем не стоит! Ты не король и должен был сказать мне.
— Ты тогда тоже не был королем, Утер Пендрагон. Я сделал так, как приказал мне он.
Я видел, как он дернулся — и снова застыл.
— Сказать можно все, что угодно!
Но по голосу Утера я понял, что он мне поверил и что я и это место вселяют в него благоговейный страх.
— А теперь, пока ждем рассвета и того, что ты хочешь мне показать, давай разберемся в наших отношениях. Ты не можешь служить мне так, как служил моему брату. Хочу, чтобы ты это знал. Я не нуждаюсь в твоих пророчествах. Мой брат ошибался, когда говорил, что мы будем вместе работать для Британии. Нашим звездам не сойтись вместе. Признаюсь, я был слишком резок с тобой тогда, в Бретани и на Килларе. Я прошу прошения, но теперь уже поздно. У нас с тобой разные пути.
— Да. Я знаю.
Я сказал это без особого выражения — просто согласился и с удивлением услышал, что Утер тихо рассмеялся себе под нос. Он довольно дружелюбно хлопнул меня по плечу.
— Ну, значит, мы друг друга понимаем! Я и не думал, что это будет так просто. Если бы ты знал, как с тобой легко после всех этих просителей, молящих о помощи, взывающих к милосердию, выпрашивающих милостей!.. А единственный человек в королевстве, действительно имеющий право чего-то от меня требовать, соглашается идти своей дорогой и предоставляет мне идти своей?