Хрустальный грот. Полые холмы

Стюарт Мэри

— Гм, похоже на правду. — Я знал, что он мог подумать о моей истории; и в самом деле, в его тоне сквозило удовлетворение, словно его презрение ко мне внезапно получило оправдание. Что ж, тем лучше. Меня мало интересовало его мнение. — А потом? — спросил он.

— Ну, я провел у него несколько месяцев. Он благоволил ко мне, он и его друзья тоже. Я даже скопил немалую сумму.

— Игрой на арфе? — ощерился он.

— Да, игрой на арфе, — мягко отозвался я. — А еще тем, что читал и писал: я вел для него счета. Когда он снова собрался на Север, то позвал меня с собой, но мне не хотелось ехать назад. Я не отважился, — добавил я с обезоруживающей искренностью. — Мне было нетрудно получить приют в святой обители. О нет, я был слишком

молод и стал только послушником. По правде, мне там понравилось; я вел очень мирную жизнь. Занимался я тем, что помогал переписывать книги об истории падения Трои. — Я едва не расхохотался, увидев гримасу, исказившую в тот момент его лицо, и, лишь чудом сдержавшись, поспешил опустить глаза на кружку. Она была хорошей работы, скорее всего самианской, с блестящей глазурью и хорошо видным клеймом гончара: А. С. «Амброзий сделал меня», — внезапно пришло мне в голову, и, мягко погладив большим пальцем буквы, я закончил свой рассказ о пяти безмятежных годах, проведенных мной вдали от родного дома. — Я работал там, пока до меня не стали доходить слухи из дому. Сперва я не особенно к ним прислушивался: всякие слухи всегда ходят. Но когда стало ясно, что слухи о гибели Камлаха правдивы, а после этого мы узнали и о смерти Вортимера, я стал беспокоиться о том, что произошло в Маридунуме. Я понял, что мне нужно вновь повидаться с матерью.

— Ты собираешься здесь задержаться?

— Сомневаюсь. Мне нравится Корнуолл, у меня там есть свой дом.

— Значит, ты станешь священником?

Я пожал плечами:

— Об этом я еще не думал. В конце концов, меня всегда готовили к этому. Каким бы ни было мое будущее там, здесь я уже потерял свое место — если оно у меня когда-нибудь было. И воина из меня наверняка уже не выйдет.

При этих словах Диниас усмехнулся:

— Это уж точно. Но здесь-то война еще не закончена, должен тебе сказать. Она только-только начинается. — Он доверительно наклонился ко мне через стол, толкнув при этом кружку так, что из нее выплеснулось вино. Диниас подхватил кружку, не давая ей опрокинуться. — Чуть не разлил, а вино опять почти кончилось. Неплохое, а? Как насчет еще одного кувшина?

— Если хочешь. Но ты говорил о?..

— Ах да, о Корнуолле. Я всегда хотел там побывать. Что там говорят об Амброзии?

Вино уже развязало ему язык. Он позабыл о том, что собирался говорить доверительным шепотом; его голос звучал громко, и я заметил, как две или три головы обернулись в нашу сторону.

Он не обратил на это внимания.

— Да, надо думать, тебе известны все до единой тамошние новости. Если они вообще есть, эти новости. Говорят, он высадится там, а?

— Вот ты о чем, — небрежно бросил я. — Люди все время что-то болтают. Сам знаешь, слухи о вторжении ходят уже много лет. Пока что он не высадился, и ты можешь гадать об этом не хуже меня.

— Хочешь поспорим? — Я увидел, как он полез в кошель, висевший у него на поясе, достал пару игральных костей и принялся лениво перебрасывать их из руки в руку. — Давай сыграем.

— Нет, спасибо. В любом случае не здесь. Послушай, знаешь что, Диниас? Давай купим еще флягу вина или даже две, если хочешь, и мы пойдем домой и выпьем их там?

— Домой? — скорчил он презрительную гримасу. — А где это? В пустом дворце?

Он по-прежнему говорил громко; я заметил, что из другого угла комнаты за нами кто-то наблюдает. Этих людей я не знал. Двое мужчин в темной одежде, лицо одного окаймляла короткая черная бородка, другой был узколицый, рыжеволосый и с длинным, похожим на лисий, носом. Выглядели они как жители Уэльса. На столе перед ними стояла фляга, а в руках они держали кружки, но уже добрых полчаса уровень вина во фляге не уменьшался.

Я поглядел на Диниаса. Судя по всему, он достиг той степени опьянения, которая располагала в равной мере как к откровенности, так и к шумной ссоре. Если я стану настаивать на том, чтобы уйти немедленно, то, возможно, вызову эту самую ссору, а если

за нами действительно следят и ватага у дверей и в самом деле люди Вортигерна, то нам лучше остаться здесь за тихой беседой; нет нужды рисковать, уводя моего родича на улицу, — мы вполне могли повести за собой соглядатаев. Да и что с того, что вслух помянули Амброзия? Это имя у всех вертелось на языке; и страна более чем когда-либо гудела от слухов, их обсуждали все — и друзья, и враги Вортигерна.

Диниас бросил кости на стол и перекатывал их из стороны в сторону, пальцы его и не думали дрожать. Возможно, кости послужат оправданием нашему перешептыванию в углу. Кроме того, кости могут отвлечь его от кувшина с вином.

Я достал горсть мелких монет.

— Ладно, если ты действительно хочешь играть. Что ты можешь поставить на кон?

Пока мы играли, я затылком чувствовал, что чернобородый и его собутыльник с лисьим лицом внимательно прислушиваются. Саксы у дверей выглядели довольно безобидными; большинство из них были уже мертвецки пьяны, а остальные галдели между собой, и ни до кого другого им не было дела. Но чернобородый, по-видимому, заинтересовался.

Я бросил кости: пять и четыре. Слишком хорошо; нужно, чтобы Диниас немного выиграл. Я не мог ни с того ни с сего предложить ему деньги и отправить за занавес к девкам. А тем временем, чтобы сбить со следа чернобородого…

Я произнес негромко, но отчетливо:

— Так тебя интересует Амброзий? Сам знаешь, что такое слухи. Я ничего определенного не слышал, обычная болтовня, которая не смолкает уже десять лет. О да, говорят, что он вторгнется в Корнуолл или Маридунум, захватит Лондон или высадится в устье Эйвона, — бери кости, твой бросок. — Чернобородый отвернулся. Я наклонился, чтобы лучше видеть, как Диниас бросит кости, и понизил голос: — А если бы он объявился здесь сейчас, что тогда? Тебе это известно лучше меня. Поднимутся ему на подмогу западные королевства или останутся верными Вортигерну?

— Запад запылает, что солома. Видит бог, такое уже случалось. Удваиваешь или рассчитаемся? Запылает, как в ту ночь, когда ты сбежал. Боже, как я смеялся! Маленький ублюдок поджег дом и унес ноги. Зачем ты устроил пожар? Я выиграл, две пятерки. Тебе бросать.

— Идет. Ты спрашиваешь, почему я сбежал? Я же говорил тебе, что боялся Камлаха.

— Я не это имел в виду. Я спросил, почему ты поджег дворец? Только не говори, что это был несчастный случай, я все равно не поверю.

— Это был погребальный костер. Я зажег его потому, что Камлах приказал убить моего слугу.

Он вытаращил глаза, кости у него в ладони на мгновение замерли.

— Ты поджег королевский дворец из-за раба?

— И что с того? Я любил своего слугу больше, чем Камлаха.

Диниас снова было пьяно вытаращился на меня, потом все же бросил кости. Два и четыре. Я вернул себе две монетки.

— Да будь ты проклят, — выругался Диниас, — ты не имеешь права выигрывать, у тебя и так много денег. Ладно, давай еще. Ну надо же, из-за слуги! Тоже мне, благородного из себя корчишь, а сам-то ты кто? Бастард, выдающий себя за писца в монастырской келье.

— Не забывай, что ты тоже бастард, любезный мой родич.

— Возможно, но я хотя бы знаю, кто мой отец.

— Говори тише, люди кругом. Ладно, твой бросок.

Кости катились. Я молчал, с волнением всматриваясь в них. До сих пор они по большей части падали так, что я выигрывал. Сколь было бы полезно, подумалось мне, если бы можно было навлечь волшебную силу на такие мелочи, как игральные кости; особых усилий это бы не потребовало, но намного облегчило бы мне дело. Но я уже начал понимать, что на самом деле моя сила ничего не упрощает; когда она приходила, словно волк вцеплялся мне в горло. Иногда я чувствовал себя, как тот мальчик из древнего мифа, который запряг в колесницу лошадей солнца и пронесся над миром как бог, пока сила не испепелила его. Я не мог не спрашивать себя, вспыхнет ли когда-нибудь еще во мне это пламя.