Хрустальный шар (сборник)
Шрифт:
Симонов напрасно искал цель, как вдруг танк заколыхался, линия горизонта провалилась, одновременно черные мотки колючей проволоки оказались перед танком, машина слегка вздрогнула, вбирая их под себя, и медленно переползла через окоп.
Глухов уперся ногами в педали, выжал их, и КВ-1 развернулся на месте, давя неукрепленные стены землянок. Затем повернулся и погнал вперед.
Наушники вновь растарахтелись – кто-то вызывал их быстро-быстро. Степь была безбрежна и спокойна. Взрывы ложились за ними, и когда старший лейтенант отвел взгляд от клубов белого облака, то за руинами
Танки вошли в село, которое еще тлело разбросанными головешками. Пехоты не было видно. КВ-1 свернул в сторону и остановился. Неожиданно наступила тишина, в которой за стеной отсека медленно билось железное сердце мотора. Так тихо, что Симонов снял со стопора и поднял крышку люка. Высунувшись наполовину из танка для рекогносцировки, он внезапно почувствовал, как исчезло давящее на него железное кольцо.
К селу подступал клином лес – поверху зеленоватый, внизу черный. К нему бежали волны овсяницы, искрясь на солнце. И тут же над ними, шумящие, как пламя (но не пламя пожара!), поднимались группкой маленькие березки. Между ними находится сбитая из пестрых, черно-белых, стволов скамейка. Кажется, что следы детских ножек видны еще между стеблями травы. Симонов уносится мыслями вдаль, теряя ощущение реальности, в нем растет болезненный восторг. Он делает непроизвольный жест, которым хочет позвать ребенка – своего ребенка, и тот клин луга, и березки с похожими на золотые монеты листьями.
Очень близкий взрыв. Осколки свистят вокруг головы. Затянутый в танк недовольным Сережей, лейтенант погружается в темноту.
– «Пантеры!» – кричит кто-то впереди чужим, громким голосом. Глухов?
Орудие приходит в движение, подшипники бесшумно вращаются, голова башенки поворачивает влево.
Грохот выстрела. Запах горелого пороха распространился внутри, старший лейтенант на мгновение глянул вниз и при вспышке света увидел в черном обрамлении шлема лицо Плевцова, напряженное как струна.
Белый глаз прибора наблюдения легким движением накрывает далекие серые тени. Радист что-то кричит, одновременно танк содрогается, все смешалось и перепуталось, водитель выжал сцепление и хотел переключить скорость, но шестерни заело. Кусая губы, он убрал ногу. Звенящий разрыв застучал осколками по броне.
– Давай вперед! – загрохотало в наушниках.
Всеми силами призывая себя к спокойствию, он переключил скорость – представил себе капающие смазкой зубья шестерни, застигнутые врасплох, – и КВ-1 двинулся с места, окутавшись клубами выхлопных газов.
Незадействованный Сережа непроизвольно напрягся, пытаясь мысленно помочь тем, кто работал в башне, и сыпал проклятиями. Золотой ручеек света стекал по гильзе огромного снаряда, когда полусогнутый заряжающий всем телом загонял его в открытый затвор. Рукоятки ходят взад и вперед, затвор откатывается назад, и сразу же большая, как бидон, гильза выпадает в струях дыма.
Вдруг старший лейтенант закричал. Все начали кричать, невероятно запыхавшись, пот стекал по лбу, заливал глаза, воздух был сильно раскален, и машина подпрыгивала как сумасшедшая на неровностях грунта.
Но вот вдали вспыхнул огонь и начало расползаться черное пятно дыма.
– Есть!
КВ-1 сворачивает, скребет гусеницами почву, съезжает сквозь ограду, какое-то строение трещит и рассыпается непрочными досками. Машина останавливается недалеко от низкой, уцелевшей хаты. Старший лейтенант прижимает глаз к прибору наблюдения. Из окна высовывается рука, кто-то размахивает красной тряпкой.
– Там кто-то есть – наши?
Симонов поворачивается к экипажу:
– Ребята, мне кажется, что там кто-то лежит, скорее всего раненый. Есть добровольцы сходить?
Двое бойцов поворачиваются к нему. Возле колен он видит лицо Плевцова, за ним чуточку раньше встает Галышкин. Галышкин подумал: «Это не имеет никакого смысла – мы под обстрелом, старший лейтенант не прав». Но он партийный организатор, активист – это обязывает. Поэтому он встает и немного враждебно, неохотно смотрит на старшего лейтенанта.
Плевцов знает, что не пойдет. Разумеется, Галышкин вызовется первым. И сейчас надо как-то промолчать – уверенный в себе, он смотрит во мрак башни.
Но старший лейтенант командует:
– Итак, Плевцов, идите. – И думает про себя: «Если бы я его не выбрал, то он мог бы подумать, что я ему не доверяю». – Идите.
Плевцов чувствует на щеках внезапный холод. Полный изумления, он поднимается вверх. Он знает, что не пойдет. Наверняка не пойдет. Однако открывает крышку. Симонов пропускает его, и заряжающий высовывается в пьянящий насыщенный воздух. Он делает все вопреки своей воле, удивляясь этому безумному поступку, хочет вернуться назад и некоторое время сидит в люке. Но затем неуклюже перелезает на борт и соскакивает на землю.
Только теперь он видит, сколь огромен танк, сверкающий зеленоватой краской. Лицо ему заливает лиловый дым выхлопных газов. Мгновение он стоит – тихо. Плевцов двигается, сильно сжимая челюсти. Отойдя от машины, втягивает голову в плечи и, горбясь в ожидании удара, рысцой добегает до дверей. Они открываются удивительно легко.
До сидящих в танке через открытый люк доносится приглушенный стук двери и голос. Рваный крик, который раздувается кровавым пузырем и лопается. В тихом шуме мотора пульсирует тишина. Симонов, оцепенев, ждет. Ничего не происходит. Старший лейтенант хватает за плечи радиста, который пытался подняться наверх, чтобы выскочить через люк. Он уже все понял.
– Включай, Богатырев, – кричит он в переговорное устройство. – Глухов, на избу! – И уже крутит обеими руками рукоятки, башня поворачивается назад, заслоняя собой орудие.
– Но, товарищ, – дребезжит приглушенный голос, – ведь Плевцов…
– Газ до упора! – кричит Симонов, и слезы ярости выступают у него на глазах.
Одновременно короткая очередь, выпущенная из избы, с бессильной злостью звенит по броне. КВ-1 приподнялся, брызнул назад комьями земли и ударил передней частью корпуса в стену. Разлетелись в реве мотора балки, полетел в разные стороны град песка, соломы, обломков. Танк, сокрушая все под собой, завертелся и встал на месте. Из руин, расплющенных и вдавленных в землю, не доходило ни одного крика. Враждебное молчание вокруг, и такое же молчание внутри.