Хрустальный шар

Лем Станислав

– А русских любите? – спросил Осецкий, которого выпитая водка разморила, погрузив в теплое блаженство.

– Русских я знаю. Когда шли на Львов, я как раз был в командировке. Мои фрицы сразу драпанули, потому что машина сломалась. Дифференциал полетел, отремонтировать нельзя было. Я пошел пешком и оказался на какой-то станции. Люди говорят, что это уже Советы. Я жду на станции, может, какой поезд до Львова? А на мне такой немецкий, клеенчатый плащ. Вдруг кто-то кричит сзади: «Стой!» Гляжу, а это чубарик [160] . ПТИ на меня наставил и спрашивает, откуда я. «Да откуда я могу быть, – говорю, – из Львова». А он: «Львов немецкий, а ты тут, – значит, ты шпион.

Надо расстрелять». Вижу, что я попал. «Товарищ, – говорю, – да я сюда попал случайно, не хотел, я думал, может, поезд какой будет или что». А он мне: «Шпион!» – «Да я вас искал, – говорю, – а вы меня хотите укокошить?» И так мы переговариваемся: я ему «товарищ», а он мне – «шпион». Наконец я разозлился и говорю: «Что ты меня обижаешь, что я германский шпион, да чтоб этих германцев черти взяли!» А он смотрит на меня, смотрит и говорит: «А чаю хочешь?» – и сразу, как смена пришла, пошли мы к нему на чай, ну и водка была, понятно.

160

Так в Польше звали солдат Красной армии.

Закончив свой рассказ, Мисько помыл посуду и заметил, что пора уже спать.

– Пригодилась бы вам женщина в доме, – сказал он, проводя пальцем по столу, на котором осталась светлая, очищенная от пыли полоса.

– А вам? – улыбнулся инженер.

– Я помолвлен, – с напускной серьезностью сказал Мисько, стряхивая невидимую пылинку с манжеты.

– Что вы говорите? Поздравляю! А можно узнать, кто является счастливой избранницей?

– Можно. Это дочь почтмейстера; наверное, вы ее помните с того вечера, когда я этого мерзкого гада, этого Грищука в кутузку спровадил.

– Помню, помню, но… так вы уже помолвлены? А родители? – спросил любопытный Осецкий и тут же прикусил язык, но Мисько ничуть не обиделся.

– Это мама, что ли? Тут особо говорить не о чем. Я со всеми любезный, кто со мной любезный. Если мамаше что-то не нравится, пожалуйста – вот Бог, а вот порог. Зоська со мной, и старый тоже.

– И старый?

– Конечно. Вы что, думаете, что шофер как перед войной? Сирота без отца, без матери? Нет, кончились те времена.

– Я очень рад, – сказал Осецкий. – Поздно уже. Не стоит вам идти. Переночуйте у меня, хорошо?

– Не беспокойтесь. Я возьму в прихожей сенник.

Нападение

Это были времена, когда на дальних предместьях Млынова царили странные обычаи. Уже ближе к девяти часам вечера, а в зимнюю пору и раньше, все жители спешили разойтись по домам. Со всех сторон доносился глухой стук: это хозяева запирали свою скотину в конюшнях и коровниках, укрепляя двери тяжеленными засовами и ломами, навешивая на них огромные, специально выкованные висячие замки. Затем под аккомпанемент лая и воя спускали собак с цепей.

Наконец все успокаивалось. Самые осторожные даже заводили наиболее ценный скот в дома, устраивая его в сенях или где получится. В одиноко стоящих домах на ночь оставались дежурить караульные. Иногда в глухой ночи раздавались странные, пронзительные звуки, удары в железные плиты или гонги, сооруженные из старых рельсов. Потом раздавался хор женских криков, воплей и причитаний. Эти звуки обычно прерывал звук одного, а потом и множества ружейных и пистолетных выстрелов, а иногда и глухой взрыв ручной гранаты. Это наблюдатели на чердаках забаррикадированных домов разными способами оповещали околицы о нападении особо хищных мародеров, которые не довольствовались брошенным бесхозным добром. В таких случаях весь гарнизон местного милицейского поста рысью бежал в направлении пронзительных криков и выстрелов, но результат этого вмешательства был различным. Когда число ночных налетчиков не намного превышало милицейскую команду из четырех человек, стражи порядка, как правило, побеждали. Но иногда перевес

оказывался на стороне неприятеля, и тогда милиционерам приходилось, часто отстреливаясь из ППШ, баррикадироваться на посту, который иногда был осажден до рассвета. Эти банды, кочующие неизвестно где, как в Диком поле перемещались из одной местности в другую, и только усердное занятие домашними делами не позволяло жителям сравнить свою жизнь с периодом, описанным Сенкевичем в романе «Огнем и мечом». Со временем «посещения» подобных гостей становились все реже, но в те времена, когда инженер Осецкий строил электростанцию, они еще случались иногда, не вызывая, впрочем, особого интереса, потому что люди уже привыкли к ночным беспокойствам. Лишь тот, кто терял дойную корову или молодого коня, клял все на чем свет стоит и шел в милицию, где с его участием составлялся подробный протокол. После чего он покупал новые, еще более крепкие доски и запоры, с помощью которых запирал на ночь двери и окна, – до следующего случая.

Когда придуманное инженером соединение узлов было установлено на вмурованных подставках и был запущен большой дизель, Осецкий в обществе второго инженера, мастеров и рабочих (Мисько, разумеется, тоже был там) переключил рубильник на распределительном щите, и идущая на юго-восток линия оказалась под напряжением. Пол в зале легко дрожал от работы двигателя, который хоть и был обновлен, немного скрежетал и пыхтел при выхлопах.

Долгое время все стояли в молчании, с удовольствием вслушиваясь в гудение валов. Наконец инженер отправился в контору. Здесь его встретил Мисько. Он был взволнован.

– Это правда, что вы уезжаете? – резко спросил он.

– Еще не знаю точно, но скорее всего да. Нужно запустить подстанцию, а кроме того, я получил письмо от директора объединения. Есть завод, на котором должна быть собственная силовая станция, и он считает, что я, имея некоторый опыт, мог бы…

– Так вы поедете?

– Нужно.

– А шофер вам нужен?

Осецкий улыбнулся и крепко пожал сильную руку Мисько.

– Конечно, нужен. Без шофера никуда. А сейчас, – сказал он, не давая водителю ответить, – мы должны поехать в банк. На нашем счете собралась приличная сумма. Нужно выплатить людям зарплату и премию.

К этому разговору прислушивалось несколько рабочих из неквалифицированных. Были там и каменщики-немцы.

Четыреста тысяч новыми, прекрасными банкнотами Осецкий принял незадолго до закрытия банка и только теперь подумал, что делать с этим сокровищем.

– Домой взять или завести в контору и оставить в кассе? – задумался он.

– Можно домой, а можно и в контору.

– Но в конторе касса, а я живу в предместье. Что же делать?

Поехали все-таки на электростанцию. Было уже темно. «Опель», который уже отработал свое и мог бы давно пойти на вечный покой, кряхтел и скрежетал, въезжая на пригородный холм.

– Что это за огни за нами? – поинтересовался Осецкий.

Мисько только глянул в зеркальце.

– Какой-то грузовик.

Он с минуту помолчал. Потом добавил газу и, не обращая внимания на выбоины, рванул на второй скорости, даже вода вскипела в радиаторе.

Инженеру казалось, что шофер вытягивает из мотора последние силы. Возбужденный, он обернулся и увидел неясные полосы фар чужого автомобиля, спокойно догоняющего их.

Вдруг раздался выстрел. Пуля просвистела над машиной.

Мисько выругался.

– А у вас нет пушки, а?

Осецкий не ответил. Шофер приблизил к нему вспотевшее темное лицо.

– Я сейчас приторможу, – шепнул он, – и вы прыгайте с деньгами. Сразу бегите в поле, там кусты на втором участке.

– А вы?

– Обо мне не беспокойтесь.

Он сунул в руки инженеру набитый портфель, на минуту погасил свет и открыл двери, резко тормозя. Инженер выскочил, споткнулся и, пригибаясь, побежал по склону. Через минуту его окружили заросли. Он остановился и с напряжением смотрел на шоссе.