Хуан Безземельный (Отрывки из романа)
Шрифт:
И ты снова перепишешь своим аккуратным почерком письмо невольницы, нужно прочесть его, чтобы понять и осмыслить целую жизнь (твою), которая сложилась (из-за этого письма) как непрерывная череда отречений и разрывов, и ты знаешь, что в руках у тебя ключ, позволяющий тебе истолковать путь (пройденный другими) в ретроспекции, с сознанием того, что ты завершил цикл и теперь, когда ты сменил кожу и выплатил долг, сможешь жить спокойно.
Мой хозяин
Ваша милость оставили меня у ваших деток дочки Ферминиты и сынка Хорхито и я делала что могла чтоб выполнить слово, какое дала вашей милости, но когда к барышне Фермините приехала барышня Телесфора, выкинули меня из дому и вот живу теперь, почитай что на улице, все жду вашу милость.
Еще скажу вашей милости, что барышня Телесфора продала Хулиана Томабелье, а Томабелья продал его Монтальво, и с самого лета ваш сынок Хорхито не изволит давать ему ни полушки.
Может ваша
Кланяюсь Петре Марии, барышне Флоре, барышне Анхелес, барышне Аделаиде, барышне Хосефите и моей Сеньоре.
Остаюсь покорная раба вашей милости, вашего благословения прошу.
Касильда Мендиола
Крик боли
Тайный источник твоей борьбы за освобождение, в которой оружием тебе служит перо.
Скрытая причина твоего отклонения от норм в нравственности, искусстве, общественной жизни, религии, чувственности.
Десять лет назад в пространстве твоих собственных писаний пред тобою раскинулся Большой Базар, огромный, пестрый, многоцветный, со своими палатками, навесами, лотками, которые беспощадно калило мощное солнце, и сквозь непонятный гомон арабских торговцев и пронзительное звяканье колокольчиков, сопровождавшее водоносов, ты расслышал женский голос, точней сказать, интонацию, в которой словно сконцентрировались за долгие века незыблемость устоев, иерархическое чувство долга, любовно осознанная привычка повелевать, слепая вера в справедливость законов, мудро правящих судьбами мира.
– Пако, отойди, он может тебя коснуться!
Ты обернулся поглядеть на говорившую, иберийская чаровница, типичная до тошноты, разряженная, разукрашенная, размалеванная, раздушенная во вкусе Фобур Сент-Оноре [31] , в роскошных лавках которого покупал ей ткани, духи, тушь для ресниц и лак для ногтей супруг, обладатель лошадиной челюсти, бурбонского носа, строго горизонтальных усиков в виде тильды и темных очков в толстой роговой оправе, которая расширялась с боков, образуя нечто вроде шор.
31
Букв. : предместье Сент-Оноре, богатый квартал Парижа, где много магазинов, торгующих предметами роскоши.
Рассучье отродье, подумал ты.
Перед ними, и перед тобою тоже, стоял араб-нищий неопределенного возраста, и тело его казалось средоточием всех изъянов и недугов человеческого рода.
Грязь.
Нищета.
Гнойники.
Если бы я смог, подумалось тебе, внушить подобный ужас, сделаться скопищем отвратительных язв и мерзостей, дабы вызвать добродетельное презрение этой зловонной четы.
И подобно тому, как в лютые январские холода внезапным и чудесным образом расцветает жалкое и хилое миндальное деревце, так нищий превратился для тебя в желанный и бесценный символ, и прежнее его уродство преобразилось алхимически в обозначение и образчик невиданной красоты.
И с тех пор ты уже знал, что никакая нравственность, никакая философия, никакая эстетика не будут иметь силы для стада, оболваненного пятью веками конформизма, если провозвестники их не отважатся вызвать у сей четы тот же возглас отвращения, что вызвал омерзительный нищий.
Они должны быть намеренно смехотворны.
Должны сознательно шокировать.
Остерегаться сетей и капканов тошнотворной респектабельности.
Вести себя независимо, жить вне норм.
Рано или поздно, думал ты
(думаешь и поныне)
некоторые, может быть, поймут это.
Однообразие или катастрофа? : некоторые сравнивают ее с заезженной грампластинкой, а еще история твоей бывшей родины вызывает в памяти нескончаемое болеро Равеля.
В гостиных байоннской префектуры, ancien d'epartement des Basses Pyren'ees [32] , бессмертные претенденты на престол выставляют напоказ свои гербы и титулы перед грузчиком с патентом на корсарство, мнящим себя божеством : семейная родословная великолепна и, судя по всему, льстит снобизму честолюбивого ma^itre de maison [33] : в ней, естественно, фигурируют Сид и дои Пелайо, неотесанный сын гор : один ссылается на кровное родство с Тубалом? другой утверждает, что Вамба [34] — его дядюшка, а кузен — ты ведь помнишь? — Санчо Храбрый [35] : королевские павлины победно распустили хвосты, усеянные пурпуром, болтливая Сансуэнья изрекает благоглупости, а бурбон, весь в scottish [36] , пыжится, являя свой истинно испанский дух.
32
В прошлом Нижне-Пиренейский департамент (франц.).
33
Хозяина
34
Вамба — вестготский король (672–680).
35
Санчо IV, Храбрый (1258–1295) — король Касталии, сын Альфонсо Мудрого.
36
Здесь : шотландская клетчатая шерсть (англ.).
Летописцы век за веком комментируют геральдические турниры и сеют смуту и сомнения в трезвом картезианском разуме твоей консьержки с улицы Пуасоньер:
monsieur, par charit'e, o`u va l’Espagne?
`a sa perte, j’esp^ere [37]
Твое тело не удобрит ее почвы : разве что, претворившись в мощное отравляющее вещество, окажет тлетворное и смутьянское свое действие на всю территорию полуострова и, пробравшись исподволь в древо отечественной словесности, иссушит его, дабы стало оно подобно той злополучной и многострадальной смоковнице, которую с таким пылом карает Священное Писание : но если действительность не поддается сновидческим твоим атакам, тебе уже сейчас нужно решить, какую участь ты готовишь своему праху : ты уподобишься бакалавру из Пуэблы : имя, которое твое тело носило, никогда не будет значиться на табличках с названиями учебных заведений, площадей, проспектов, бульваров, на цоколе статуи : птички не сядут на бронзовые лавры, собаки не пометят гранитное подножие, веселые детские голоса не выкрикнут слогов : все откажутся от него, асе его отвергнут, никто, да, никто не востребует твоих останков : избавив свой прах от непристойного слияния со злосчастной землей, ты распорядишься предать его покою мусульманской усыпальницы : среди скопища безымянных камней, изъеденных ненасытным ветром : вкрадчивая геометрия чешуек и граней, ползучие дюны, которые и ласкают, и душат в своих коварных объятиях, жадных змеиных извивах : и прах твой перемешается навсегда с бесплодным песком : станет наконец частицей пустыни : если только ты не запродашь свое тело, как поступали неимущие из родных твоих краев в годы, последовавшие за чудовищным катаклизмом, моргу либо клинике, дабы на нем могли учиться и практиковаться будущие эскулапы, которые когда-нибудь окажутся в состоянии правильно диагностировать причины коллективного запора.
37
— Сударь, бога ради, куда идет Испания?
— К своей погибели, надеюсь (франц.).
По завершении цикла биологической эволюции, превращающей личинку в насекомое с нарядным и ярким обличьем, чуждое своему сомнительному происхождению и думать забывшее об оном, подобно представителю семейства земноводных, последовательные и весьма эффектные превращения которого не сопровождаются никакими выводами и итогами нравственного характера подобно Протею, Фреголи [38] — либо травести, выступающему со своим номером перед насмешливой публикой, которая оказывается одновременно объектом насмешки.
38
Фреголи, Леопольдо (1867–1936) — итальянский актер, известный тем, что исполнял несколько ролей в одном спектакле, мгновенно преображаясь.
Ты преобразился сам и преобразил то орудие, с помощью которого выражаешь себя, оставляя на каждом листе белой бумаги лохмотья и обрывки твоей прежней личности, и, наконец, достиг нынешней стадии, когда установить, кто ты, можно лишь по видимости, смутной и условной.
Как та старуха, душевнобольная, замкнувшаяся в себе, отказывающаяся от общения : отрезав от себя всю предыдущую жизнь, перестав узнавать членов семьи, она сохраняет только лоск учтивости, позволяющий обмениваться безразличными фразами, и беседует со своим удрученным внуком точно тем же тоном, каким беседовала бы с любым незнакомым человеком в приемной у врача.
В таком же положении оказался теперь и ты, когда после трудно давшейся тебе череды изменений и преображений наступила неизбежная пора грустного осеннего прощания.
Жизнь в изгнании и отступничество от верований, норм, законов отлучили тебя навсегда от родственной фауны, и формулы вежливости, которыми от случая к случаю ты обмениваешься с ее представителями, так же механичны и бессодержательны, как блеклая улыбка бабушки в тот день, когда она не узнала его.
Его — не тебя.
Того, другого, от которого остались только ошметъя старой сброшенной кожи, что лежат у обочины его пути, осторожно, по методу мальчика с пальчик, помечая удачи и опасности его горделивого одинокого дезертирства.