Хутор Гилье. Майса Юнс
Шрифт:
…Весь дом будто затаился в тягостном молчании, и Майса была так пришиблена и удручена, что во всем ей чудились признаки беды…
Возвращаясь к себе, она не замечала ни улиц, по которым шла, ни домов. Какой срам пришлось ей пережить у Транемов, и неужели все это так позором и кончится?..
Ей, несчастной, только и остается, что со стыда забиться, как мыши, в свою нору. Какой позор, какой позор… Они все такие сильные, такие могущественные. Что им стоит раздавить ее, как муху?.. Она чувствовала себя до того маленькой и жалкой, до того ничтожной…
Майса
Исчезнуть?.. Нет, она не собирается исчезать… Она не хочет расставаться с тем, кто живет в мансарде. Пусть они думают о ней, что угодно, ей все равно! Ей до них дела нет!
Вот завтра она расскажет фру об этом хваленом Антуне, пусть знает, какой у нее сынок; все выложит, как оно было, — и про деньги и про все остальное, не будь она Майса Юнс! Она себе места не найдет, пока не сделает этого.
О сне в эту ночь и речи быть не могло: она проснулась в четвертом часу, и ей пришлось встать, потому что оставаться в постели было невмоготу.
Ну, погодите! Сегодня она все расскажет!
В это утро ей не к чему было смотреть на часы на башне Спасителя, она и так знала, что идет слишком рано, и, прежде чем подойти к воротам Транемов, несколько раз обошла вокруг квартала, чтобы протянуть время.
Да, да, она непременно поговорит с фру!
В комнатах никого не было, кроме Арны, которая завтракала в столовой, да тетушки Раск, еще не одетой и возившейся с утренней уборкой.
— Мы решили, йомфру Юнс, — сказала фрекен Раск, — что сегодня вам следует закончить то, что вы делали вчера. А второе платье, о котором мы договаривались, мы будем шить позднее.
Это прозвучало сдержанно и многозначительно, но Майса все-таки смело подняла глаза и посмотрела ей прямо в лицо; тетушка плотно закрыла дверь в столовую, словно стараясь воздвигнуть стену между Майсой и обитателями дома.
Если она не поговорит с ними…
— Откуда им в Париже знать, какая Грете толстая? — шутливо начала Арна. Прежде чем уходить, она зашла посмотреть на пальто сестры.
Но Майсе сегодня было не до шуток, и она, не поднимая головы, готовила к строчке шов на спине; он был выпущен до отказа.
Наконец она услышала голос фру. Пальцы сразу перестали слушаться, и Майса напутала в шитье…
Она стала медленно строчить, следя, чтобы игла осторожно прокалывала материю, и это помогало ей справиться с волнением. Но в горле что-то пульсировало, пока она напряженно ждала фру, ясно представляя себе, как она сейчас все ей выскажет…
Игла ритмично поднималась и опускалась… Нога Майсы ритмично нажимала на педаль… Она не оглядывалась, она вся превратилась в слух, но больше до нее не долетело ни звука…
Неужели фру сразу уйдет к Торпам? Она услышала, как та вышла из дому, а раньше перед уходом она всегда заглядывала к Майсе.
Напряжение так резко ослабло, что на мгновение Майса даже перестала шить. Придется ждать…
Сейчас фру, конечно,
…Ох, чего они только не думают о ней… «Почему она сразу не вернула деньги тетушке Раск? Они же тогда лежали на полу!.. Верно, у этой Майсы совесть нечиста, раз она так кралась за Антуном в прихожую… Уж конечно, ни с того ни с сего он не вздумал бы совать ей деньги. Значит, она сама дала повод…»
Сомнения одолевали Майсу, и каждый раз, как фрекен Раск с неприступным видом проплывала мимо, мужество покидало ее.
А фру? А теперь еще фру Торп — разве кого-нибудь из них заставишь поверить ей?
Она сидела убитая и подавленная, с похолодевшими потными ладонями. К Торпам ее теперь, конечно, тоже не станут приглашать…
…Фрекен Грете равнодушно и спокойно примеряла пальто, лениво позволяя Майсе прилаживать и подгонять широкую спину, — уж ее-то ничего не трогало, она бы не встрепенулась, даже если бы Майса на ее глазах испустила последний вздох…
В передней раздались звонки. Два раза — значит, вернулась фру…
Надо набраться храбрости, все равно хуже не будет.
Майса снова попыталась настроиться на боевой лад. Решено: если фру не придет сюда, она сама попросит разрешения поговорить с ней. Сейчас она, верно, рассказывает тетушке Раск, как относится к этой истории Сингне…
А вот и она!
Фру была еще в шляпе, украшенной большим черным страусовым пером, желтыми лентами и цветами.
— Я хотела бы серьезно поговорить с вами, йомфру Юнс, — сказала она и опустилась на стул, стоявший поодаль.
«Ну, значит, не придется придумывать с чего начать, — решила Майса, — нужно только отвечать, и все».
Фру слегка откинула голову и высокомерно посмотрела на нее из-под опущенных век; в ее взгляде, пожалуй, чувствовалось удивление и любопытство — что в ней привлекательного, в этой уже не слишком молодой девушке с удлиненным желтоватым лицом и густыми сросшимися бровями?..
— Я должна откровенно сказать, что на этот раз у нас были большие сомнения, прежде чем мы решились пригласить вас. Да-да, йомфру Юнс, большие сомнения, — сказала она выразительно и устремила на Майсу свои красивые глаза. — На хозяевах дома, который служит образцом для других, лежат большие обязательства; приходится быть очень разборчивым по отношению к тем, кого к себе допускаешь. Не стану скрывать от вас: когда мы узнали, что вы ведете далеко не порядочный образ жизни и что вас часто встречают с разными студентами, да еще в общественных местах…
Майса вздрогнула и побледнела. С языка уже готов был сорваться рассказ об Антуне, как вдруг ее обвинили в знакомстве с Хьельсбергом. Кровь снова прихлынула к ее лицу:
— Никто не может сказать обо мне, фру, что я непорядочная.
— К сожалению, йомфру Юнс, летом мы собственными глазами наблюдали, как вы смеялись и кокетничали с каким-то студентом в Клингенберге и позволяли себя угощать. С нами был мой сын Теодор. Должна признаться, мы просто глазам своим не поверили… Мы могли бы вообще не иметь с вами больше дела…