Хвала и слава. Книга третья
Шрифт:
— Так мне кажется.
— И ты ничего не почувствовал в тот момент?
— Нет. А впрочем…
— Что?
— Жалость. Если и почувствовал, то только жалость.
— Ох, какой ты страшный, — произнес Губерт, и они снова пошли. — Да, вот еще что, — продолжал Губерт, — давай считать, что это сделал я. Это будет правдоподобно. Скажу, что это я.
— Там, где надо, знают, кто это сделал. Ведь это не я сам так решил!
— Да, да. Но пусть кое-кто думает, что это я. Тебе так будет даже удобнее.
— Свалить
— А тебе тяжело?
Анджей опять остановился. Он не смотрел на Губерта, взгляд его был устремлен куда-то в пространство.
— А ты что думаешь? Что это хлеб с маслом? Губерт встряхнул его за локоть.
— Анджей, глупый, — сказал он, — ведь мы солдаты.
Анджей словно пробудился. Взглянул на Губерта, усмехнулся, произнес иронически и печально:
— Не убий!
И они разошлись, каждый в свою сторону.
VII
Когда у Лилека земля горела под ногами (а тлела она постоянно), он приходил к Анджею и проводил несколько часов в его комнате, иногда оставался ночевать. Кухня была теперь резиденцией панны Теклы, и она делала вид, что не замечает парня, когда он прокрадывался по коридору.
Несколько раз Спыхала, желая поговорить с молодым Голомбеком, заходил в его комнату и заставал у него Лилека. Он уже привык к нему. Расспросив о нем Анджея, он убедился, что Лилеку можно полностью доверять.
Однажды он зашел к Анджею около полудня. На этот раз в комнате был один Лилек. Оторвавшись от какой-то книги, юноша взглянул на Спыхалу отсутствующим взглядом.
— Что случилось? — спросил Казимеж.
— Несчастье, — пробормотал Лилек. — Азя похитил Басю. — Книга, которую он читал, была «Пан Володыевский». — А который час? — спросил Лилек.
— Двенадцатый.
— О боже, — воскликнул юноша, — я в одиннадцать обещал быть в Мокотове.
— Ого… Это нехорошо, — сказал Спыхала, не переставая улыбаться. — От этого многое может зависеть.
— На этот раз не так уж много, — с некоторым смущением сказал Лилек.
Казимеж раздумывал.
— Ты идешь в Мокотов? — спросил он.
— Ага.
— А где Анджей?
— Не знаю. Сказал, что придет нескоро.
— Ты ночевал здесь? — спросил Спыхала.
— Ночевал.
— Ну ладно, — Спыхала решился. — Дам тебе один адрес. Ты пойдешь туда и скажешь: «Завтра в то же время, что и всегда».
Лилек внимательно посмотрел на него.
— Не знаю, — сказал он медленно, — не знаю, что это за дело.
Спыхала пожал плечами.
— А тебе-то что?
Лилек запнулся, но все-таки сказал:
— Потому что не всякому делу я готов служить.
Спыхала нахмурил брови.
— Солдат не рассуждает.
Лилек посмотрел на Спыхалу.
— Разные есть солдаты и разные… армии, — сказал он с
Спыхала рассердился не на шутку.
— Ерунда! Сейчас есть только одна армия: та, которая борется с немцами. Ну так как, идешь в Мокотов или нет?
— С моим делом я уже опоздал.
— А с моим нет. Идешь?
— А вы не подумали о том, — осторожно сказал Лилек, — что я могу выболтать этот адрес?
— Подумал. Никакой прибыли от этого тебе не будет, — буркнул Спыхала. — В конце концов, я знаю, что могу доверять тебе, как Анджею.
Лилек улыбнулся, и эта улыбка сразу изменила его лицо.
— Вы можете доверять мне.
С этих пор Спыхала посылал Лилека с поручениями. Правда, нечасто, потому что узнал, что Лилек провалился и не обеспечен документами. Свидетельство, что он работает в какой-то там типографии, обслуживающей немцев, было подделано грубо и сразу же вызвало бы подозрения. Парень мог попасться в любую минуту.
По профессии Лилек был наборщик. Анджей знал об этом и сказал Спыхале. Это навело Казимежа на догадку: Лилек, наверно, принимает участие в работе какой-то подпольной типографии. Конечно, прямо об этом он его не спрашивал. Совсем не трудно было догадаться, что это была типография.
Занятый своими делами, Спыхала мало знал о работе вновь созданной организации и не придавал ей значения — ему и в голову не приходило, что это могло быть чем-то значительным. Но постепенно Лилек стал выходить у него из повиновения. Он попросту отказывался передавать его указания, хотя все они — как и то, первое — звучали одинаково невинно.
Понемногу — хотя они и редко виделись — между ними нарастал конфликт, который вспыхнул наконец в один весенний день.
В очень сдержанных словах Лилек объяснил, что не намерен помогать буржуазной организации. Спыхала рассердился и назвал его мерзким прихвостнем Советов. Они расстались в комнате Анджея. Спыхала потом ушел к себе, он хоть и верил в порядочность Лилека, но все же испытывал беспокойство. У него даже мелькнула мысль, что надо бы обезвредить Лилека тем или иным способом. Но пока отказался от этой мысли. Опасность и без того грозила отовсюду. Могла появиться совершенно с неожиданной стороны. А навлекая подозрения на Лилека, можно было скомпрометировать дом на Брацкой и собственную квартиру.
«Я предпочел бы, — думал Спыхала, — чтобы его убили на улице, чем чтобы он попался в руки гестапо».
Позднее, глядя в голубые глаза Оли, он устыдился этой своей мысли. «Она ничего не знает обо мне, вообще ничего не знает о наших делах. И о своих детях тоже».
И ни с того ни с сего сказал вслух:
— Очень дурная привычка видеть людей всегда с наихудшей стороны…
Оля с удивлением посмотрела на него:
— Этому тебя научила сама жизнь.
Он не мог не согласиться с ней.