Хвала и слава. Том 1
Шрифт:
— Ты какой-то злой сегодня, — сказала она мужу. — Ну будь же помягче.
Бедный Франтишек опять пожал плечами. Они пошли обратно. У лестницы, возле великолепной мраморной вазы, украшавшей балюстраду, стоял Эдгар. Одинокий, он улыбался каким-то своим мыслям. Оля при виде его очень обрадовалась, словно увидела кого-то из прежнего, умершего для нее мира. Странно, ведь с Эдгаром они встречались почти ежедневно до его отъезда в Лович, он приходил к ней играть на рояле, а сейчас у нее такое ощущение, словно она увидела его впервые за многие годы. Оля рассмеялась и протянула
— О чем задумались? — спросила Оля. — Совсем не от мира сего!
Лицо Эдгара посветлело, потом стало серьезным.
— Разговариваю сам с собой, — сказал он. — так, что-то пришло в голову. Какая-то музыкальная мысль.
Франтишек, молча поклонившись Эдгару, заявил:
— Я пойду вниз покурить.
Оля с неожиданной благожелательностью улыбнулась ему.
— Хорошо, милый, встретимся на наших местах.
Оля и Эдгар заговорили о пьесе Ростворовского. Эдгару она не понравилась, но почему — Оля понять не могла. Эдгар сожалел, что в спектакле не занят Горбаль, который, вероятно, все еще был в армии.
— А знаете, почему я улыбаюсь? — неожиданно прервал беседу Эдгар. — Сегодня я получил письмо от Эльжбетки, из Америки.
— В самом деле? — обрадовалась Оля.
— Очень хорошее письмо, — продолжал Эдгар. — Она пользуется большим успехом в Америке, ей предложили продлить контракт… И тем не менее… тем не менее она очень тоскует.
— Хочет вернуться к нам?
— Нет, хочет, чтобы я приехал в Америку.
И что же вы, колеблетесь?
— Вот именно. Не знаю, что делать. Ехать в Америку — очень уж это хлопотно.
— Боитесь?
— Вы ведь знаете. Мне всегда бывает трудно сдвинуться с места и на что-либо решиться… А с другой стороны, хотелось бы увидеть и послушать ее на сцене Метрополитен-опера. Самый большой успех она имела в «Похищении»…
— Представляю себе, — вздохнула Оля, — она так чудесно исполняла эту вещь.
Эдгар схватил ее за руку.
— И вы бы еще могли и… Идите на сцену!
Оля удивилась и, нахмурившись, отстранилась от него.
— Я? Да что вы! Разве не видите, в каком я положении? Это уже второй ребенок. Вы же понимаете… Муж, дети… — Оля принужденно рассмеялась.
— А знаете, Эльжбетка часто говорила мне: «Эта крошка когда-нибудь займет мое место, ты не представляешь себе, какое это способное существо».
— В самом деле? — удивилась Оля. — А мне и в голову не приходило. Пение для меня служило развлечением… Но временами…
Она выразительно посмотрела на Эдгара.
— Да, временами я думала… Но лучше не сознаваться в том, что так и осталось мечтой.
Тут она с удивлением заметила, что Эдгар покраснел. Стоя спиной к лестнице, Оля не могла видеть, кто идет по ней, но, судя по тому, как растерялся Эдгар, поняла, что идет кто-то из знакомых и явно нежелательный. У нее самой запылали уши. Она обернулась.
По ступенькам поднимались Мария Билинская и Спыхала. Оля резко повернулась к Шиллеру и оживленно, хотя и сбивчиво заговорила о спектакле.
Мария и Казимеж поклонились им, направляясь через фойе в одну из лож, Оля ответила небрежным поклоном.
— А не пора ли нам в зал, пани Оля? Сейчас начнется второй акт, — предложил Эдгар.
— Дайте мне руку, — сказала Оля, — мне что-то не по себе.
Эдгар медленно повел ее по лестнице. Оля, казалось, только сейчас почувствовала, в каком она состоянии, походка ее сразу стала тяжелой. На лестничной площадке она обратилась к Эдгару:
— Марыся замечательно выглядит, не правда ли?
— И на ней изумительный мех, — бездумно добавил Эдгар.
Оля взглянула на него.
— Вы интересуетесь такими вещами? — озадаченно спросила она.
— Нет, просто этот мех ей к лицу.
— Ничего не скажешь, светская дама, — заключила Оля и двинулась дальше.
— О да! — убежденно подтвердил Эдгар.
Во время второго акта Франтишек задремал. Но на этот раз Оля не раздражалась, просто ей стало жаль его. В антракте она предложила поехать домой. Он поспешно согласился. Пробираясь между креслами, Оля метнула взгляд на ложу, где сидели Мария с Казимежем. Ей удалось заметить только белоснежное облачко меха и склоненный профиль Спыхалы, который в эту минуту что-то говорил. Его крупный нос и чувственный подбородок резко выделялись на фоне темной портьеры, будто вычерчены были на бумаге. Мимолетным взглядом Оля запечатлела в памяти этот образ и быстро догнала мужа. Когда они вышли из театра, Оля взяла Франтишека под руку.
— К нам на улицу Чацкого отсюда недалеко, — сказала она, — пройдемся пешком.
Был один из тех прохладных, но погожих вечеров, какие случаются ранней осенью. У Лиевского ярко светились окна и кто-то со звоном захлопнул стеклянную входную дверь. Костел Святого Креста сейчас был черный, высокий и словно бы глухой. Они пересекли пустынную в эти часы мостовую Краковского предместья. Оля была ростом намного ниже Франтишека. Подняв глаза, она видела его крупное, полное лицо, красивый профиль, выпуклый голубой глаз; голову он держал как-то странно, немного запрокивув ее, словно птица, уснувшая в своем гнезде. Шел Франтишек мелкими шажками, шаркая по асфальту совсем как у себя дома, в войлочных туфлях. Походка Голомбека немного раздражала Олю, как, впрочем, и все его манеры, но ей по-прежнему было жалко его.
Она подняла голову и спросила:
— Скажи, я очень недобрая к тебе?
Не меняя шага и даже не посмотрев на нее, Голомбек равнодушно ответил:
— Недобрая? Что ты, Оля! Ты очень добра ко мне.
Они молча прошли по улице Траугутта и свернули на улицу Чацкого. Оля с трудом поднялась на второй этаж, они позвонили, и тетя Михася, в папильотках и чепце, открыла им.
— Знаете, — сказала она, — к Эвелине приехал Козловский из Пустых Лонк, она уже может возвращаться туда.