Хвала и слава. Том 2, Ивашкевич Ярослав

Хвала и слава. Том 2

на обложку

Ивашкевич Ярослав

Шрифт:

Вошли в зал, уселись в кресла. Увидев, что иного выхода у нее нет, пани Ройская последовала за ними. Пошел и Анджей, сжимая похолодевшие руки. Говорил один только Валерек и говорил без передышки. На очень плохом немецком языке он принялся рассказывать своему «новому другу» историю Пустых Лонк. Со всеми подробностями он описал памятный эпизод тысяча девятьсот двадцатого года, а потом начал говорить о том, как хорошо мать ведет хозяйство. Видно было, его очень заботило, чтобы у немца составилось хорошее впечатление о хозяйстве. Офицер, кажется, понял это и сказал (это были его первые слова с

момента появления в польском доме):

— Очень хорошо, что хозяйство в таком порядке. Я думаю, мы не оставим на месте людей, которые не умеют вести хозяйство. Вы ведь понимаете, нам надо кормить армию. Однако, — добавил он, улыбнувшись и склонив голову в сторону пани Ройской, — в том случае, если бы дела сложились как-нибудь иначе, я ничем не мог бы вам помочь. Это не по моей части.

— Что вы, господин барон, — с преувеличенным жаром воскликнул Валерек, — мы бы не осмелились вас беспокоить. Но я думаю, если бы что-нибудь угрожало моей матери, вы предупредили бы нас?

Немец что-то невнятно пробормотал, из чего можно было заключить, что вряд ли предупредил бы. Но Валерек тараторил дальше:

— Я страшно о тебе беспокоился, мама. — Он мешал немецкие фразы с польскими. — Страшно беспокоился, хотя, к счастью, здесь близко не было никаких боев.

— Но сожжено много деревень, — сказала пани Ройская по-немецки с великолепным произношением.

Летчик очень внимательно посмотрел на нее. Это был светлый блондин, чуть-чуть рыжеватый и веснушчатый, с бесцветными, прозрачными глазами. В его лице, удлиненном, с тонкими чертами, было что-то дегенеративное. Слова Ройской, ее отличное немецкое произношение, видимо, заинтересовали его, но он ничего не ответил ей.

— Бои шли где-то в Восточной Пруссии, — сказал Валерек, то и дело переходя с немецкого на польский. — Что за бессмыслица вся эта война — просто сплошная нелепость! Неужели можно было думать, что мы в состоянии сопротивляться такой мощи?

Тут вмешался Анджей:

— Думали, что это не такая уж большая мощь.

Валерек с презрением взглянул на него.

— Все дело в том, кто думал.

— Наши командиры, наши вожди.

— Ах, вот кто!

Они говорили по-польски. Немец переводил взгляд с Анджея на Валерека и с Валерека на Анджея. Он словно сравнивал их. Это было понятно — каждому бросалось в глаза их сходство. Только у Анджея глаза были светлые, иногда казались совсем голубыми, а иногда серыми; у Валерека же глаза были темные и угрюмые, а сегодня как-то особенно неспокойные. Анджея поразил лихорадочный блеск в глазах Валерека, когда тот смотрел то на мать, то на этого равнодушного и антипатичного немца.

Ройская, видимо, тоже почувствовала беспокойство сына.

— Тебе нечего было бояться, ты знаешь, что я сама все могу уладить.

— Но у вас здесь слишком много народу.

— Что поделаешь, это беженцы, не могу же я их выгнать.

— И много их здесь?

Ройская не ответила.

— Я спрашиваю, много ли их в усадьбе?

— Много. Посмотри сам.

— И в доме тоже есть?

Пани Ройская и этот вопрос Валерия оставила без ответа.

Окна зала выходили в парк, отсюда видны были ворота и клумба перед домом. И хотя кусты и деревья заслоняли ворота, пани Эвелина

заметила бричку, въезжающую во двор. Она испуганно поднялась. Но было уже поздно. Валерек проследил за ее взглядом и успел рассмотреть и коляску и фигуру женщины, вышедшей из нее.

— Те-те-те, — сказал он и тоже встал. — Простите, — обратился он к офицеру, — но тут приехала одна особа, которая меня очень интересует. Вы меня извините? — повторил он еще раз и поспешил в переднюю.

Вновь прибывшая стояла у вешалки и снимала с себя платки и пальто. Это была Кристина.

— Крыстя, ради бога, что тебя сюда привело? — с улыбкой произнес Валерек.

Кристина так и застыла на месте.

— А где же твой достопочтенный муж? — иронически произнес Валерек.

И, подойдя к ней, внезапно обнял ее и, прежде чем Кристина успела крикнуть, впился ей в губы. Потом отошел и громко расхохотался, словно это была лучшая в мире шутка.

— Как ты смеешь! — крикнула Кристина. Но тут же овладела собой и, сняв пальто, спокойно спросила: — Где тетя?

— Она в зале, принимает немецкого офицера, — сказал Валерек.

— Что за вздор!

Кристина прошла в зал. В самом деле, пани Ройская сидела в обществе Анджея и немецкого офицера.

— Тетя, я к вам на минутку, — не здороваясь ни с кем, сказала Кристина.

Ройская встала и торопливо вышла вслед за гостьей. Кристина пробежала через столовую в буфетную и только там схватила тетку за руку. Она смотрела ей в лицо испуганно и растерянно, вряд ли это было вызвано только неожиданной встречей с бывшим мужем.

— Тетя, — заговорила она, — мой муж вернулся после сражения в Пруссии. Сейчас он у меня и не знает, как ему быть, я приехала к вам за советом.

— Он офицер?

— Да, капитан.

— Плохо, — сказала Ройская. — А впрочем, ничего я не знаю. Столько всего рассказывают беженцы, что если всему верить…

— Но я встретила здесь Валерека. Это дурной знак.

— Знаешь, Кристина… — начала Ройская.

— Простите меня, тетя, но я действительно испугалась. Он меня не оставит в покое.

— Прежде всего он не должен знать, что твой муж вернулся.

— Неужели он с немцами заодно?

— Ничего не знаю. Вижу его впервые с того дня, как разразилась война. Но приехал он с этим немцем.

— Как? Он приехал сюда с немецким офицером?

— Да.