Хвала и слава. Том 2
Шрифт:
Увидев, что он приближается к машине, мужчины забеспокоились. В одном из них Голомбек узнал Колышко, известного адвоката Керубина Колышко, который бывал у них в доме. Правда, он приходил к Оле, она пела какие-то там песни на его слова. Пан Франтишек не присутствовал при этих встречах, и знакомство сводилось к тому, что он раза два обменялся рукопожатием с Керубином. Теперь тот встретил его как старого знакомого.
— Пан Голомбек, — заговорил он торопливо, — прошу вас, умоляю вас проехать немного вперед. Здесь, всего в нескольких
Второй мужчина был какой-то молодой актер. Он только повторил последние слова Колышко.
— Известная актриса…
Он был до такой степени испуган, что, казалось, лишился рассудка. Большие голубые глаза его вылезали из орбит.
Франтишек старался сохранять спокойствие.
— Простите, я не один, со мной жена и дочь, я жду их.
— Но, пан Франтишек, — сказал Керубин, — время не терпит, надо спешить, пани Вычерувна потеряла много крови. Довезем ее до ближайшего перевязочного пункта, и вы тотчас же вернетесь. Прежде чем ваши дамы подойдут, вы уже вернетесь.
— Уже вернетесь, — точно эхо повторил голубоглазый актер.
— Посмотрите, движения сейчас почти нет. Действительно, движение на шоссе стихло. Беженцы, согнанные с дороги бомбежкой, еще не успели возвратиться на шоссе, а машины, видно, разъехались.
— Или, может…
Эти слова произнес молодой актер, видно, отвечая на какие-то свои мысли. В отдалении, там, где дорога шла на подъем, виднелось несколько перевернутых автомобилей и торчащие вверх ноги убитой снарядом лошади. Машины дымились; видно, туда угодила бомба.
Голомбек не успел даже как следует подумать — Колышко насильно усадил его за руль. Садясь в машину, Франтишек оглянулся, ища жену и дочь. Но Оли не было. Может быть, она еще лежала на картофельном поле, а может, ушла куда-нибудь дальше? Он торопливо осматривался по сторонам — жены нигде не было. И вдруг увидел Геленку. Она была совсем уже близко и в удивлении остановилась, увидев, что отец садится в машину в обществе каких-то двух мужчин.
Голомбек успел только махнуть ей рукой. Это движение как бы означало: «Ждите». Помогло так же означать и «До свиданья». На самом же деле он простился с ней навсегда. Но тогда этого еще никто не знал.
Они проехали — Голомбек даже сам не заметил как — километра полтора. У дороги, в кустах ивняка, лежала Вычерувна. Она была бледна и испугана. Ее большие глаза выражали сейчас много больше, чем на сцене. Молодой актер, как две капли воды похожий на того, что вместе с Колышко сидел в машине, поддерживал актрису под руку и крепко стягивал белый платочек, которым была перевязана ладонь Вычерувны.
— Садитесь, садитесь, — торопил Колышко, — едем в Седлец!
— Как это в Седлец? — запротестовал Голомбек.
— Ну да, ведь ближайший перевязочный пункт наверняка в Седлеце.
— А где же рана? — совсем растерянно
Вычерувна не ответила. Молча показала на перевязанную руку.
— Постойте, постойте, — воскликнул Голомбек, — так вы ранены только в руку?
— Да.
Оба молодых актера казались очень возмущенными.
— Прошу вас, — сказал один из них, — поезжайте побыстрей. Пани Вычерувна потеряла много крови. В руку попал осколок снаряда.
— Пан Франтишек, дорогой, — умоляюще и торопливо говорил Колышко, — дорогой пан Франтишек, поезжайте. Ведь вы же хотите поскорей вернуться? Сейчас же вернуться, правда? Так поезжайте же, пан Франек, дорогой.
Голомбек подумал: пожалуй, верно — чем скорей он сбудет с рук раненую актрису, тем скорее вернется за Олей и Геленкой. Он понесся во всю мочь.
Миновав сожженные машины и убитую лошадь, они вскоре выбрались из толпы беженцев и поднялись на взгорок. Перед ними открылось зрелище охваченного огнем предместья Седлеца. Столбы густого дыма поднимались ввысь, прямо в голубое и чистое небо сентябрьского утра.
Горели железнодорожные склады вблизи шоссе. По черному дыму нетрудно было определить, что горел керосин либо бензин. У железнодорожного переезда застряли возы и автомобили, грузовики и кавалеристы. Теснота такая, что невозможно было повернуться. Очутившись в этой давке, Голомбек решил как-нибудь прорваться и вломился в самую гущу машин и повозок. Испуганные лошади становились на дыбы, грозя проломить кузов автомобиля. Голомбек управлял машиной словно во сне, к тому же сегодня он ведь и не спал всю ночь. Он перестал понимать, что с ним происходит.
Когда они застряли в этой толчее, ему вдруг вспомнился Анджей. Где он, что с ним? Они ведь надеялись застать его у бабки, но там его не оказалось. Наверно, отправился в Пустые Лонки.
И тут его осенило: ведь именно здесь, у переезда, поворот налево — в Пустые Лонки. Будь что будет, он свернет к Пустым Лонкам.
Голомбек попытался выбраться из этой неразберихи, но оказался недостаточно умелым водителем, произошла свалка. То ли он врезался в какую-то повозку, то ли повозка эта врезалась в его машину, только за стеклом вдруг показалось взбешенное лицо сержанта. Он ехал в повозке. Видно, пристал к ней где-то между Варшавой и Седлецом.
— Выходите сейчас же из машины, — твердо сказал сержант. — Вылезайте немедленно. Слышите?
Голомбек растерялся. Почему этот сержант приказывает ему выходить?
— Вылезайте поживей! — повторял сержант вне себя от бешенства. Видно, он совсем ничего не соображал от злости: ведь в этой сутолоке невозможно было даже отворить дверцу, не то что выйти из машины. Наконец, если бы даже Голомбек и вышел, это ничего не изменило бы. Сержант мог бы занять место в лимузине, но это, кажется, не приходило ему в голову. Он совершенно обезумел.