Хвост
Шрифт:
Детская мораль
В приподнятом настроении, в день аванса, из коммерческого банка вышел Эринский, Леонид Леонидович. Его путь им уже был заранее намечен и лежал, в начале – в гастроном, а после – домой, где он взял себе за правило: приготовить обед к приходу супруги. Поэтому Леонид Леонидович и подумать не мог, что в самом скором времени, ему представится некий случай, благодаря которому, он сможет посмотреть на жизнь с иной стороны, и сделать из происшедшего необходимые поучительные выводы.
А дальше,
Эринский остановился. Отцовское чувство, найдя полную поддержку с гражданской совестью, велело ему вмешаться.
– Девочки, вы зачем здесь грибы собираете? Вы же видите: что дорога рядом, машины туда-сюда ездят, а от них – грязь летит, и вся эта грязь в грибах… – обратился он к столь несмышлёным хозяюшкам.
– Дядя, а ты нас в лес не отведёшь, чтобы мы там грибов набрали? – спросила самая бойкая девочка, поднимая голову.
– Девочки, с чужими дядями нельзя в лес по грибы ходить! Беда может быть!
– Так ты нас не отведёшь?..
– Нет!
– Ну тогда иди отсюда, – сказала девочка и неторопливо продолжила сбор подберёзовиков, посматривая на успехи сестры.
Эринский поморгав глазами, осмысливая услышанное, и скорым шагом направился домой. Мысль о покупках в гастрономе, у него полностью была замещена только что увиденным и тем, что было бы, если бы он отвёл девочек в лес из доброго побуждения.
Превращение
Гражданин Шумский, Сергей Сергеевич проснулся на рассвете и не обнаружил у себя сердцебиения. «Что такое это со мной? – подумал он с большой тревогой. – Я – жив, или умер?..» Неприятный холодок пробежал по его сухощавому телу. С облегчением, Шумский отметил этот факт чувствования, вновь подумав: «Капля пота у меня по спине скатилась. Хорошо. Мёртвые не потеют».
Сергей Сергеевич взялся за кисть руки, чтобы нащупать пульс. Но пульса не было. Тогда он зажал ладонями уши. Обычно, когда он это делал в холодную погоду, то явно слышал шум кровотока, а сейчас его не было! Тишина была ему ответом. «Батюшки! Неужто со мной всё?! – замелькала, запульсировала, забилась мысль в нём. – Я ж думаю! И я же, вот, в комнате сижу и глазами хлопаю, а пульса никакого нет! Чем это, прикажете,
объяснить? Не иначе, как необъяснимым феноменом!»
Исследуя себя на предмет жизни, Шумский пошевелил пальцами ног. Волосатые пальцы шевелились, как и прежде, и, даже, пятка почему-то начала чесаться. А явных признаков того, что в нём бьётся сердце – не было.
Сергей Сергеевич энергично встал и прошёлся по комнате. Ему сразу припомнилось одно поверье, и чтобы его проверить – он заглянул в зеркало, отражение в зеркале присутствовало. И волосы на голове были
Хотя, щетина сама по себе, по мнению Шумского, была вовсе и не показатель признака жизни, потому как имеет предательское свойство расти и у покойников. «Волосу на бороде, или в каком ином месте, ему что, – вполне здраво рассуждал Сергей Сергеевич, – ему и смерть хозяина не помеха, расти себе и расти, брить никто не станет».
Шумский перевёл взгляд на дедовский механический будильник в мраморе. Стрелки часов показывали половину седьмого утра. Пора было подумать о сборах на
работу. Сергей Сергеевич трудился в муниципалитете, где ведал одним из отделов по работе с населением. Занятие своё он любил, а людей, что приходили туда со своими бедами, – нет. Может быть, Шумский и поменял бы профессию, или перевёлся в другой отдел, где посетителей из «посторонних» не бывает, да сама мысль: что от его росчерка меняется жизнь, – не позволяла обратить внимание на душу.
А, меж тем, душа Сергея Сергеевича, делалась всё меньше и меньше, как шагреневая кожа, пока и не наступил этот трагический день.
Объективно говоря, Шумскому стало легче отказывать и ставить визы с припиской: «Нет достаточных оснований в выделении субсидии. Превышение лимита минимального дохода на пять рублей». И, в скором времени, карьера Сергея Сергеевича получила долгожданное ускорение.
Простая просьба
Одну маленькую девочку родители оставили с бабушкой, а сами ушли на работу. Девочка поиграла во дворе в песочнице, измазалась с ног до головы, и пришла к бабушке переодеть платье и вымыть руки. Бабушка помогла ей привести себя в порядок и усадила за стол кушать.
Пока внучка лепила песчаные куличи, бабушка испекла картофельные оладьи.
Девочка съела оладушек, отхлебнула тёплого чая и потребовала хахаля. Бабушка поставила ей сахарницу и положила чайную ложку. Но девочка отодвинула от себя сахарницу и снова попросила настойчиво дать хахаля. Бабушка заволновалась и достала из буфета, с явным сомнением, варенье и конфеты. Девочка съела одну конфету, отпила глоток едва тёплого чая и сказала громко, чтобы бабушка её услышала:
– Хочу хахаля!
– Внуча, тебе плохо? – сильнее прежнего заволновалась бабушка, думая, что у внучки жар.
Но девочка была здорова и стала канючить:
– Хочу хахаля! Баба, дай мне хахаля!..
Бабушка провоевала с внучкой весь день. Что только она ей не предлагала на выбор, от зеркальца и бус до флакона «Красная Москва». Девочка капризничала всё больше и больше, неизменно требуя какого-то «хахаля»!
Ко времени возвращения родителей, бабушка напилась валерьянки и валокордина. Внучка ревела и требовала дать ей хахаля! Мама девочки поступила просто: она открыла буфет и достала из него коробку сахара-рафинада. Девочка взяла пару кубиков, сразу же, засунула их за щёки и успокоилась.