И 8
Шрифт:
– Расскажешь все что знаешь и…
– Местоположение бункера не выдам! Вас не знаю и…
– Мне нахер не нужен твой бункер – буркнул я – Рассказываешь все что знаешь об этой зоне. О том, что делаете со спасенными, хотя тут и так ясно…
– К себе забираем! Лечим! А затем заботимся о них…
– Забираете всех или только жен…
– Всех, конечно! Даже совсем старых!
– Женщин заставляете рожать?
– А? Ну… если они находят себе пару, а потом решают завести малыша, то случается, конечно. Моя мама – отсюда. Я у нее второй и последний. Старшая сестра пошла в администрацию, а я решил во внешнюю разведку пробиться – чтобы спасать таких как мама…
– Отец?
– Внутренняя
– Можно, да?
– Будто спрашивать будете…
– Рассказывай то, что знаешь об этой зоне и ближайшем поселении – повторил я – Как расскажешь – можешь валить обратно на свой дуб, Дубравин. Понял?
– Честно?
– Ага.
– Я домой не вернусь! Ждать этого теперь бесполезно!
– Ну да – кивнул я, не пытаясь спрятать усмешку – Ну да… рассказывай, Хуха…
– И даже под самыми лютыми пытками не расскажу, где…
– Эй! – я чуть повысил голос – Поверь мне, сурвер – если захочу, ты расскажешь мне все с великой радостью… но мне не нужны координаты вашей зарытой консервной банки как и не были нужны координаты трех других, что закопаны на юге… Мне вообще плевать на вашу междоусобную грызню до тех пор, пока вы не убиваете других… ясно?
– Да… – медленно кивнул Антон – Постой… ты сказал – трех других? Мы знали только про еще один гипотетический бункер… но… Наши правила запрещают такие контакты и…
– Рассказывай – повторил я и очнувшийся молодой сурвер торопливо заговорил, выкладывая нужную мне информацию…
– Они твари!
В прекрасно поставленном голосе услышалось так много различных эмоций, уместившихся в эти пару слов, что сразу стало ясно – говорящий прекрасный оратор от рождения.
Такие наиболее опасные. Те, кто способен уловить настроение слушателей, подстроиться, а затем начать словами, жестами, мимикой и голосом воздействовать, нужные чужие эмоции усиливая, а ненужные утихомиривая. Если оратор прошел правильные курсы, то становится втройне опасным. А этот… этот был опасен когда-то, но разленился…
Лобное место расположилось на ровно срезанной вершине мирного зеленого холма. В ста метрах начиналась лесная опушка, куда вела усыпанная темным серым песком единственная дорожка – тщательно разглаженная, без единого следа. С нее были убраны все опавшие листья и веточки. Я уже знал, что эта узкая темная дорожка являлась частью ритуала изгнания и символизировала что-то там гнетущее, мрачное и позорное.
– Они предали нас! – в голосе оратора усилилась скорбь, но к ней примешался едва слышимый праведный гнев – Разве так сложно следовать всем нашим справедливым законам и обычаям? У нас же получается! Да?
– Да-а-а-а…
Толпа среагировала вяло. Собравшиеся вокруг высокого бревенчатого помоста люди не выглядели тем, кто жаждал узреть льющуюся кровь и чужие муки. Они выглядели так, будто их согнали сюда чуть ли не силком. Больше трехсот гоблинов в рубаха, штанах и длинных серых платьях столпились кругом и на их мрачных лицах читалось безразличие и даже сострадание, но никак не гнев.
– У нас же получается! – сердито повторил седовласый величавый старик оратор и, сжав кулаки, согнул руки в локтях, а затем резко выпрямил будто ударил невидимыми палочками в несуществующий барабан.
Барабана не была, но гулкий раскатистый звук явился словно ниоткуда и прокатился над холмом, сердито ударил в лесу стена, улетел дальше вниз по склонам, покатившись к скоплению крытых дерном домишек и зеленеющих пастбищ.
– Мы ведь справляемся с праведным грузом традиций! Не нарушаем их! И живем мирно! Живем славно и сыто! Живем
Толпа колыхнулась чуть сильнее и я, наблюдая через оптику, понял, что в целом нам сюда можно было и не являться. Пусть не сегодня и не завтра, но, судя по тому, что я видел, тут давно назревал яростный бунт. Умная электроника подсветила некоторые лица в толпе, подчеркнув штриховым разноцветьем особые признаки едва сдерживаемой злости – сжатые челюсти, наклонение лиц, прищуренные глаза, раздутые ноздри и еще десяток других. Через систему уличного и внутреннего видеонаблюдения нейросети считывали эмоции всех граждан подряд начиная с начала двадцать первого века, передавая информацию правоохранительным силам – и это позволило предотвратить до одиннадцати процентов преступлений, если меня не обманывает память…. Откуда я это знаю? Не помню отчетливо, но перед глазами всплывает экран старого планшета, в моей детской руке зажат вареный сладкий батат, а из-под навеса доносится храп старика… Ох уж это спокойное уютное детство…
– Братья мои! – качнулся белоголовый и чуть запоздало вспомнил и остальных – Сестры мои! Прошу – не гневайтесь на этих юродивых! Пусть деяния их мерзки и непростительны, но мы здесь правосудия, а не мщения ради!
Во завернул…
Старик же, неспешно пройдясь вдоль края помоста, заложил руки за спину, выпрямился и вонзил взгляд в первого из стоящей на коленях шеренги приговоренных. Они, в простых балахонах, со связанными спереди руками, обреченно ждали неизбежного, не отрывая взгляда пока еще видящих глаз от бревен.
– Вот он! Серафий из рода Серакора… простой и добрый род! Древний род! Род, что издавна трудился на земле, выращивая богатые урожаи… их сады известны нам сладостью произрастающих там яблок! И оставаться бы Серафию в своем мирном саду… но он решил заняться делом ему непривычным и поступил в услужение в благородный дом рода Прайдов. И ладно бы наш горемыка Серафий преуспел! Но ведь нет же! Не прошло и пяти дней, как он опозорился сам и опозорил род свой – которому теперь придется понести наказание, раз не сумели должным образом воспитать Серафий! – старик обернулся и с отлично показанным огорчением глянул на стоящую за толпой небольшую мрачную группу, что сгрудилась у повозки с высокими бортами – Род Прайдов не желал этого – воистину! Но теперь вам придется отдать им часть своих земель – в качестве виры за злодеяния потомка вашего Серафия Серакора!
Ну да… вот так и пилят чужие земли и состояние…
Я беззвучно усмехнулся, медленно оглядывая расцвеченные лица толпы. И угрожающего красного в их лицах было хоть отбавлять – а ведь это только начало здешней клоунады, что позволяла избавиться от неугодных и провернуть выгодные для здешней элиты дела.
– Однако род Прайдов всегда славился своей добротой! Они заберут лишь двадцатую часть и не более!
Ахнувшая старуха у повозки прижала к губам ладони, качнулась всем телом.
– Двадцатую часть! – поймавшие взгляды представителей рода Серакора старик невольно передернул плечами и я понял, что «двадцатая часть» за такой проступок это прямо дохрена – Да двадцатую! Но ведь Серафий дважды посмел совершить страшное! Не иначе сам Лиходейный нашептал ему на ухо свои проказы! А прислушавшийся к темному шепоту глупец Серафий осмелился поднять взор и узреть солнечный лик младшей дочери рода Прайдов – леди Ванессы! И это не все! Узрев запретное, он опустил свой похотливый взор и осмелился задержать его на прикрытой лишь платьем… верхней запретной части тела леди Ванессы! Позор! Вот она стоит охваченная праведным гневом! – вскинув руку, старик указал ладонью на поднявшуюся со деревянного креслица фигуру в белом.