i abe4dc52fd6b0e67
Шрифт:
Начкар шёл проверить посты. Не услышав положенный окрик, он щёлкнул затвором, и тихо позвал: "Часовой!". Часовой не ответил. От штаба послышался крик: говорящий, не слыша себя, говорил, тем не менее, ровно. Не так как в бою.
"Он контужен?!" Начкар побежал. Поднырнув под масксеть, он едва не упал, зацепив часового. Солдатик лежал, и начкар испугался: забыв обо всём, он упал на колени и принялся щупать, в надежде и страхе готовясь почувствовать кровь. Вместо этого в пальцы лёг шприц - оперённый, как те, в зоопарке, для хищников...
Чуть поодаль сидел Командир, обхватив свою голову; рядом лежал шифровальщик. Начкар добежал до землянки, вошёл. На столе и на полочках пусто: ни карт, ни таблиц шифровальщика...
Врач закусила губу: обожжённые пальцы чуть дёрнулись. Новое средство при всей эффективности было болезненным.
"Новокаин!" Шприц едва не вонзился в ладонь пациента, но новый укол был бы лишним: механик не чувствовал боли. Она "обколола" всё грамотно (опыт!), к тому же бедняга...
Механик бы вряд ли хоть что-то почувствовал. Он был "в отключке", сегодня четвёртый. "До нормы ещё полтора пациента", подумала доктор. Вздохнула. В последние дни доктора у соседей (они не враги...) получили изрядную практику в травматологии, в анестезии. Она же с начала витков стала... как бы назвать... "отключкологом": часто, поймав вдохновение, базовцы так не хотели его отпускать, что валились без чувств, израсходовав силы. Издержки их нового мира. Издержки их ритма.
Механик обжёгся: обычно весьма аккуратный, он, сильно устав, промахнулся паяльником.
"Сводка..." - связист передал офицеру блокнот. Посмотрев на едва ли читаемый почерк, он поднял глаза: мол, давай на словах. Но сержант уже сполз; карандаш в его пальцах лежал, как последний патрон ("для себя")...
Капитан был подавлен, ведь всё что он смог - сколотить партизанское войско, водить его чёрт знает где, строя планы, и вдруг убедиться: оно ни на что не способно. Противник всё знал.
Над ветвями хлопок парашюта. Ребята пригнулись, но взрыв не последовал: "бомба", прозрачный контейнер, несла в себе банки консервов... Противник не стал с ними драться, напротив, решил подкормить.
После этого путь был один: по домам.
На заводе раздали оружие. Город готовился к битве: немало ребят было призвано, между домами росли баррикады. И всем было страшно.
Дневник офицера: "Один почтальон очень метко сравнил нас с медведем, которого в "Дубровском" дразнили утыканной гвоздями бочкой: медведь, уколовшись, зверел и бросался на "обидчика", кололся сильнее и снова бросался... Вот так же и мы: озверело бросаемся, жаждем реванша, но вместо врага нам встречаются пули: шквал этих пулек-иголочек, тонких, зазубренных, болью запрещающих двигаться. В каком-то азарте мы рвём из себя эти пули, цепляя ногтями торчащее оперение... Враг отступает, раж сходит на нет, и тогда уже боль "накрывает"".
Машинист неуверенно выглянул (как в кино, чуть не по пояс, пока побоялся). Сегодня он вёл паровоз: на тепловоз (по-хорошему, мотодрезину) закончилось топливо.
Но что это? К станции мчался гранёный приземистый танк. Машинист повернул регулятор в надежде проехать, попробовать "смыться", но танк вдруг ускорился. Вот он уже на путях, повернув к паровозу огромное дуло...
Пришлось тормозить. Из кустов появился один из ребят неприятеля. Он, поздоровавшись, принялся вдруг собирать и укладывать танку на крышу какие-то камеры и микрофоны. "Твои подойдут", - он посмотрел на часы, - "минут через десять: ребята устали, темп на марше не особый". Запрыгнул на танк и уехал.
Как странно: пути были целыми, пара царапин не в счёт. И ещё одна странность: на танке был "верхний багажник"! Обычный багажник на крышу, как у отца на "копейке"!
Дневник офицера: "Десять минут. Ну и чёрт с ними и с танком в придачу!!! Полезли в вагоны. Ребята едва забирались; кто мог, помогал остальным. Я не смел им командовать. Только просил, чтоб оружие было разряжено. Мало ли что на ходу...
Я последним забрался в товарный вагон, и, упав на укрытый матрацами пол, задремал. Как во время Войны наши деды, в "теплушках", товарных вагонах, мы ехали... только желания драться у нас уже не было. Страха перед врагом - не было. Только усталость - до рвоты, до обморока. Даже домой не хотелось: хотеть не хотелось и не было сил."
"Кто так строит?" - механик смотрел под капот привезённого танка. На фоне "улитки" следов тягача с уникальной трансмиссией танк неприятеля был... примитивен? О нет, можно сделать и проще, но будет работать. Он был масштабирован с детской игрушки: игрушка работала, но танк-то как ехал?!
Звонок телефона (ого, математик: неужели так быстро?). "Алё" - "Это я, определитель не врёт. Только что ввёл, посмотрел спектрограммы... Если там паровик одинарного расширения, то матмодель получилась!"
Да, паровоз был "простой", не компаунд.
Солдат притулился к соседу. Попробовал спать. Бесполезно: глаза открывались. На линии взгляда с таким же бессмысленным взором сидел офицер. "А недавно я жаждал пальнуть ему в спину", - подумал солдат (не словами, а образом: мыслить в последнее время не мог). Подкатило какое-то чувство вины, обострилась эмоция братства...
Глаза открывались. Потом, вспоминая об этом, солдат ужаснётся: глаза, говорят, у убитых открыты...
Да, армия пришла защищать этот город. Но было ли это армией?
Солдаты в вагонах дремали в какой-то апатии. Как и пришедшие ранее ополченцы, они не могли идти в бой. Если быть точным, они бы отправились - тупо, как роботы - но победить никого не могли.
Зазвонил телефон. Командир поднял трубку, и будто в плохой постановке рассеянно сел: неприятель вернул увезённые танки. Расставил в рядок, под капотом - различные схемы трансмиссии: мол, выбирай.