И даже когда я смеюсь, я должен плакать…
Шрифт:
Теперь самолет ярко освещен прожекторами аэропорта на вышках.
— Бегите быстрее от самолета! К аэровокзалу!
За заграждением стоит толпа журналистов, фотографов, кинооператоров. Камеры работают. Затворы фотоаппаратов щелкают без конца. Какая съемка, какие кадры! Для телевидения! Для газет! Здесь можно прославиться и хорошо заработать… Проходит пять минут. Десять. Пятнадцать. Когда же самолет взорвется? Нет. Самолет не взрывается. Какая-то неисправность в кабеле. Конечно, никаких истребителей-бомбардировщиков в 6 утра здесь не будет, думает Миша. Хитро сделано,
— Миша! — кричит неожиданно знакомый мужской голос.
Миша прищуривает глаза и видит бегущего к нему солдата в голубой каске и бронежилете, он срывает на ходу каску с головы и кричит:
— Миша! Миша!
Знакомая фигура, лицо сияет, он широко распахивает объятия:
— Миша!
Это уже слишком, думает Миша. Это бред.
Или это на самом деле?
— Лева! — наконец, осознает Миша и бежит навстречу своему другу. Они обнимаются и не могут сдержать слез — Миша Кафанке из Ротбухена под Берлином и его друг, лейтенант Советской Армии из деревни Димитровка под Москвой.
24
Светает.
Небо на западе еще темное, над головой — бледно-голубое, а на востоке уже окрасилось нежным оранжево-золотым цветом.
Они сидят в ангаре, забитом средствами первой необходимости, в суматохе вокруг угнанного самолета о Мише и Леве совсем забыли. В это же время в другом, пустом ангаре военные в голубых касках заботятся о многочисленных людях, впавших в истерику, потерявших сознание, с сердечными приступами… Миша и Лева сидят возле громадной пирамиды из пакетов с сухим молоком. Миша обернул вокруг себя большое солдатское одеяло. Все пассажиры получили такие одеяла, а багаж все еще находится в самолете.
— Господи Боже, — Лева потрясен и при этом непрерывно гладит Мишу по плечу, — ты! Ты, Миша! У меня крыша поехала, когда я тебя увидел!
— Да, — говорит Миша, — невероятно, но я еще жив, Лева.
— Как я рад! Как Ирина обрадуется! — Лева вытирает глаза. — Мы-то думали, ты умер.
— Несколько раз я был на волосок от смерти, — сопит Миша. — Но я никогда не терял мужества, Лева, ни мужества, ни надежды, и поэтому я вышел целым и невредимым из всех переделок. Что с моими чемоданами?
— Ты об этом в десятый раз спрашиваешь! Успокойся, Миша! Там работают так быстро, как только могут. Скоро ты получишь чемоданы.
— Там ведь мои чертежи, Лева, поэтому я так нервничаю. Не сердись!
— Да что ты! Я же понимаю. Подожди еще немножко, скоро объявят, что багаж можно получить… Почему только ты совсем не писал нам, Миша? Ирина все глаза выплакала.
— Ирина… — Миша всхлипывает и сопит. — Бедная Ирина! Я… у меня просто ни разу не было возможности написать, поверь мне, Лева! Меня все время похищали и готовились расстрелять. И пытали, и приговорили к смерти… Я уже стоял у стенки… Меня же увезли на самолете из Москвы в Багдад…
— В Багдад? Ничего себе!
— Да, в Багдад! А из Багдада в Израиль. Там возле города Беэр-Шева есть атомный центр
— Кого ты должен был изображать и зачем? — Лева не может понять и сидит с открытым ртом.
— Да профессора Волкова! Чеченская мафия в Москве продала его Каддафи в Ливию, а чтобы Каддафи решил, что они его надули…
— Миша! — стонет Лева и хватается за голову. — Перестань! Это какой-то бред!
— …В Димоне развернули строительство под моим руководством… Я забыл тебе сказать, что мы с Волковым похожи как две капли воды.
— Миша! Миша!
— …Но потом ливийцы расстреляли настоящего Волкова, как израильского шпиона, а израильтяне испугались политических осложнений и выслали меня из страны…
— Миша!
— Чтобы я не заскучал, трое боснийских террористов захватили мой самолет, а теперь все трое мертвы…
— Ну и слава Богу, что они мертвы! Они могли бы взорвать себя вместе с вами всеми! Это же были опасные фанатики!
— Я не знаю, кем они были, Лева, и ты тоже не знаешь… Я думаю, они были такие же несчастные, как и многие другие люди…
— Скажи еще, что тебе жалко этих троих!
— Да, скажу. Мне жалко всех, кому приходится умирать из-за того, что власть имущие во всем мире посходили с ума и начинают одну войну за другой и устраивают бедствия только потому, что не могут ни отказаться от власти, ни использовать ее на благо людям. Убивать людей — это самое простое, Лева, ты же видишь! Устроить процветание и счастливую жизнь для всех — это труднее всего. Миллионы убитых — проще простого! Миллионы счастливо живущих — невозможно! Полететь на Луну — ерунда! Прожить год в орбитальной станции, на расстоянии 600 километров от земли, — нет проблем! Но предотвратить смерть людей от голода и отсутствия медицинской помощи, — нет, это невозможно! Для того, чтобы уничтожить человечество, нужно нажать лишь несколько кнопок!
— Миша! — говорит Лева с любовью и обнимает друга. — Мой Миша. Все тот же славный, добросердечный идиот.
— Я не идиот! Я прав! Я знаю, что я прав, после всего, что со мной случилось, — позже я расскажу тебе подробно. А теперь рассказывай, как Ирина и твои родители живут в Димитровке?
На востоке уже появились первые лучи восходящего солнца.
— Ничего хорошего, — говорит Лева тихо и опускает голову. — Нет, совсем ничего хорошего. Этот Котиков — помнишь его?
— Еще бы! Председатель сельсовета! Бурмистр! Председатель колхоза! Он стал еще хуже, да?
— Намного хуже, Миша. Там теперь все стало намного хуже, во всей России. Заводы останавливаются, на земле работать некому, с каждым днем все больше поднимают голову коммунисты и национал-патриоты. Начались национальные междоусобицы, многие говорят, что Ельцин продержится еще год, самое большее, а потом снова будет путч, но по сравнению с ним первый будет казаться бархатной революцией, говорят они.
— Да, об этом я тоже слышал, — говорит Миша. — Я боялся этого уже тогда, когда был в московской тюрьме, из-за того, что они приняли меня за Волкова…