И даже когда я смеюсь, я должен плакать…
Шрифт:
— Мы сидели рядом в самолете, — говорит Миша. — Интересный человек! Он занимается рекламой. Я буду с ним сотрудничать. Это первоклассный специалист из крупного рекламного агентства в Берлине. Они рекламируют все: автомобили, виски, сигареты, одежду, обувь, зубную пасту, средства от пота, страхование, кухонное оборудование, поездки на Дальний Восток в «люксах», ценные бумаги, банки…
— Понимаю, — говорит Лева. — У нас в России они быстро бы разорились.
26
Наконец, Миша получает свои чемоданы, в которых лежат чертежи его изобретения и его любимый маленький радиоприемник. Вместе с Левой они тащат их в зал, где громоздятся пирамиды средств первой необходимости, и снова
Маленькое радио работает. Миша перебирает одну станцию за другой, он ищет ту, что говорит на понятном языке. «Немецкая волна», радио Рима, австрийская радиостанция…
«…штурм в аэропорту Сараево угнанного боснийцами пассажирского самолета, следовавшего по маршруту Тель-Авив — Рим — Нью-Йорк, прошел успешно. Лишь несколько пассажиров были легко ранены…»
«Нам нужны мужчины!» — поет красивый женский голос. — «Настоящие мужчины, бесстрашные в бою и в любви…» Песня кончается, и голос диктора сообщает: «Австрия 3. Вы слушали Стефанию Вергер и ее песню „Нам нужны мужчины“.»
— Такие мужчины, как у вас в самолете, — говорит Лева и ухмыляется.
— Ладно, — бормочет Миша и ищет другие станции.
«…при освобождении заложников в пассажирском самолете все трое боснийских угонщиков были убиты…»
«…насколько это похищение — как любое насилие над людьми — достойно осуждения, настолько же оно указывает на отчаянное положение, в котором находится население Боснии и Герцеговины, и особенно жители Сараева. Это позор, что ООН, Европейское сообщество и НАТО до сих пор не вмешиваются в войну и не пытаются положить конец истреблению боснийского населения сербскими партизанами и армией… Штурм самолета и уничтожение его похитителей — это еще одно постыдное свидетельство коленопреклонения всего мира перед карательной армией сербов…»
— Выключи это, Миша! — просит Лева. — Я понимаю не все слова, но смысл мне понятен. Значит, боснийцев можно понять и, следовательно, простить… А в чем виноваты пассажиры самолета?
— Ты прав, — в задумчивости говорит Миша. — Ты знаешь, я в последнее время думаю о том, как замечательно было во времена холодной войны.
— Что же было так замечательно?
— Лева! Ты только подумай: тогда были две сверхдержавы, которые смертельно угрожали друг другу. Люди принадлежали либо к одному блоку, либо к другому. В биполярном мире обе стороны были вооружены до зубов, настолько, что ни одна из них не осмелилась бы начать мировую войну, потому что обе знали, что это был бы конец света. А теперь? Теперь на земле нету биполярности и любое дерьмовое государство, да что там, небольшая группа фанатиков может начать войну. Так что холодная война была замечательным временем!
Лева раздражается руганью.
— Тысячи лет человеческой истории, и все одно и то же, — говорит он. — Добро и зло. Ангелы и бесы. Я тебе расскажу, что я узнал здесь, Миша, о сербах и хорватах. — Он достает несколько листков из нагрудного кармана. — Один мой друг, он понимает по-хорватски, читал мне книги по истории этого края. Так вот: 6 апреля 1941 года Германия и Италия объявили о разделе и ликвидации Югославии. Они признали Хорватию независимым государством. Вождями этой Хорватии стали, по милости Гитлера и Муссолини, некий Анте Павелич, лидер усташей, фашистской террористической организации, и католический архиепископ Загреба Алезий Степиняк… Этот Степиняк сначала был посредником между усташами и Ватиканом, а затем Павелич с благословения католического духовенства устроил резню «инакомыслящих»… Среди руководителей усташей был священник Зуричев, вот что он говорил: «В нашей стране все должны быть хорватами! Мы должны создать великую хорватскую державу! Хотя я и ношу одеяние священника, я готов взять в руки автомат и стрелять во всех врагов усташей и независимой Хорватии — вплоть до детей.»
— Какой патриот этот священник, — задумчиво говорит Миша.
— Дальше еще интереснее, — продолжает Лева и заглядывает в свои
— Да, — говорит Миша грустно, — я слышал об этом, и сегодняшняя вражда сербов и хорватов не вчера возникла.
— Близ хорватско-боснийской границы был пользовавшийся дурной славой лагерь смерти Есеновац. Начальниками этого лагеря смерти были два священника-францисканца… Много сотен тысяч мужчин, женщин и детей — православных сербов, мусульман, евреев и цыган — были там зверски убиты. Вода в Уне — реке, которая там впадает в Саву, — была целыми неделями красной от крови… Сербские историки пишут об одном миллионе убитых только в этом концлагере, а всего усташи уничтожили более двух миллионов человек. Несербские историки считают, что в действительности убитых было только — только! — 200 тысяч… Папский престол был благодарен усташам. Павелич умер в 1959 году в Мадриде, его соборовали со святыми дарами, которые он получил незадолго до кончины от Папы Иоанна XXIII…
— Да, богоугодное дело — убивать инакомыслящих, — говорит Миша.
— Архиепископ Степиняк, — продолжает Лева, — был приговорен в 1946 году к принудительным работам, но скоро освобожден по ходатайству Ватикана, США тоже ходатайствовали… и Рим присвоил ему звание кардинала… Теперешний хорватский президент, Франьо Туджман, как всем здесь известно, яростный антикоммунист и антисемит, и именно эту Хорватию, с таким прошлым и с таким президентом, ваш канцлер Коль и министр иностранных дел Геншер без промедления признали независимым государством! Все это просто чудовищно, — возмущается Лева. — Не нужно вести счет преступлениям друг против друга, нельзя следовать ветхозаветной морали «око за око, зуб за зуб»! Многие сербы действительно преступники, как и хорваты, боснийцы и мусульмане. Но отсюда лишь следует, что у преступников нет национальной принадлежности! А здесь получается, что виноваты только сербы — вероятно, потому, что они коммунисты. — Лева кладет руку другу на плечо. — Ах, Миша, — сокрушается он, — должно быть, Господь сотворил этот мир в минуту великого гнева!
— Значит, Бог злой, — бормочет Миша.
— Что ты сказал?
— Ничего, — с запинкой отвечает Миша. — Я постоянно думаю, что есть люди, которые могли бы помочь, но они этого не делают. Буш занимается предвыборной борьбой с Клинтоном и хочет, чтобы его еще раз избрали президентом 3 ноября. Не желая рисковать, до выборов он не пошлет сюда ни одного американского солдата. Представь себе, что здесь убьют нескольких американцев… Ведь он тогда не победит на выборах!
— Наверное, — говорит Лева, — победит Клинтон, и тогда он пошлет сюда американских солдат. Сразу после выборов на избирателей можно не оглядываться!
— Не будет от этого толку, — вздыхает Миша. — Каждый раз, когда американцы после 1945 года вмешивались в войну, чтобы установить мир, это приносило только еще большие бедствия и еще большее число человеческих смертей.
— В этом есть доля правды, — говорит Лева. — Кстати, о мире: куда теперь делось могучее международное движение борцов за мир, Миша? Ничего не слышно, никого не видно. Это ведь странно!
— Почему странно?
— Миша! Во время войны в Персидском заливе движение борцов за мир организовывало многолюдные демонстрации протеста против американцев, эти миролюбцы говорили, что Соединенные Штаты ведут грязную империалистическую войну против Саддама, ведь так? А теперь? Теперь они сидят тихо как мышки… Почему теперь никто из движения борцов за мир не говорит ни слова?