I don't wanna be in love
Шрифт:
— Стефани влюбилась в тебя месяца два назад, когда вы были друг другу почти что никем. Я поняла это, хотя она упрямо пыталась скрыть от меня правду всё это время. Она сильно страдала, но продолжала молчать, пока мы с тобой были вместе. Но на чужом несчастье счастье не построишь, верно? — отчеканила Лорен, глотая коварные слёзы.
Я смотрел на её перекошенное от боли лицо, но продолжал слушать, затаив дыхание. Ей трудно давались слова, голос предательски дрожал, и грудь вздымалась от прерывистого дыхания. От каждого слова, врезавшегося в моё сознание, в глазах темнело, а ноги становились ватными. Я слышал второй раз за день то, что так яро отрицал целый месяц: Стефани меня любит. Мое сердце
========== 15. Выпускной ==========
Первая любовь — единственное жгучее чувство, которое по необъяснимым причинам не может выжечь из сердца безумный ветер времени. Это неукротимое чувство оставляет на душе неисчислимые отметины: у кого-то — светлые лучи, а у кого-то — кроваво-черные шрамы.
Человек неосознанно погружается в омут воспоминаний, потому что первая любовь, не смотря на боль, обиды и тревогу, когда-то вселила в него неведомую силу — огонь надежды. Это был первый опыт, неважно удачный или горький, но в тот момент безмятежная жизнь абсолютно изменилась, разрушая все рамки и предостережения: на дне сердца заструилось непознанное чувство, которое изменило устоявшиеся взгляды и заставило мыслить по-другому.
Первая любовь — робкие, совершенно бесхитростные, но при этом весьма необычные и яркие чувства. Впервые в жизни человек сталкивается с подобными испытаниями, так сказать проверкой на «прочность» эмоционального плана. Шабаш чувств, тонна адреналина и умственная кома. Влюбляясь впервые, мы становимся так наивны, растерянны, уязвимы и сумасбродны.
Первое чувство открывает в нас уникальный дар, данный Богом — счастье любить. Лишь первое чувство может быть столь чистым. Всё, что после — взрослее, скучнее, рассудочней, порочней. Да, чем человек старше, тем многограннее его чувство, да — оно может быть глубже. Но не может быть отчаяннее. И увереннее: это навсегда. Без нее не жить, не улыбаться, не дышать.
Первая любовь — как первый шаг. Сделав его, ощущаешь силы для покорения мира. Восторг открытия, отсутствие страха и крылья за спиной. Она остаётся с нами, как волшебный подарок небес, наполнивший душу чем-то сильным, прекрасным, неизведанным. И болью. «Почему-то в любви, что приходит в пятнадцать, очень мало кому повезло» — спел кто-то из бардов. И это правда. Очень уж мало примеров счастливой первой любви, которая получила продолжение и стала счастливою жизнью в любви. Когда речь заходит о сильных чувствах, которые греют сердце двум людям, нельзя сомневаться и бездействовать: всегда есть шанс, что ваша первая любовь — это человек, предназначенный судьбой, и вы проведете с ним великолепную жизнь, вспоминая, как однажды всецело отдались чувствам.
Мистер Ховард сидел на черном кожаном кресле, недовольно теребя в руках стакан виски. Серые глаза подозрительно ярко светились, блуждая по тёмно-бежевым стенам кабинета. Взгляд мужчины невольно остановился на фотографии в серебристой рамке. На ней были запечатлены его две любимые женщины — жена и дочка. Ради их безопасности Роберт был готов свернуть шею любому, кто посмеет подойти к ним ближе, чем на метр.
Кривая ухмылка томилась на лице, а густые брови, сведенные на переносице, свидетельствовали о яром недовольстве. Ховард понятия не имел, что Дилан О’Брайен забыл в его кабинете ранним утром, но с уважения к дочери намеревался все-таки выслушать его. Роберт был примерным отцом, но друзья Стефани слабо его интересовали: мужчину заботило только спокойствие дочери. Дилан заметно мялся перед началом разговора, а от осуждающего взгляда мистера Ховарда его кидало в жар. Роберт пристально наблюдал за каждым движением подростка, словно высчитывал количество вздохов. Только слепой
— Так о чём ты хотел со мной поговорить, Дилан? — вскинул бровью мистер Ховард и откинулся на спинку кресла. В его серых глазах мерцала дымка откровенного интереса, и длинные пальцы всё крепче сжимали стакан с ярко-жёлтой жидкостью.
Дыхание мужчины заметно участилось, а голос казался сдавленно-глухим, но Дилан по-прежнему исследовал глазами ковёр под ногами, впиваясь пальцами в подлокотники кресла. Шатен не решался заговорить последние несколько минут, потому что нужные слова разбрелись за пределы сознания. Несмелые мысли спутывались в тугой комок, отдаваясь жгучей головной болью. В душу закрадывался неотступный страх, что Стефани не одобрит его идеи и может обидеться, но пути назад не было.
— Я хотел поговорить с Вами о выпускном Стефани, мистер Ховард, — тяжело вздохнул Дилан и поднял на мужчину полыхающие глаза.
Встревоженный взгляд карих глаз заметался по сторонам, словно узник, ищущий выхода из клетки. Мистер Ховард нахмурился и отставил стакан в сторону. Он недовольно хмыкнул и уставился в забитый неизвестными книгами стол, подпирая голову рукой. Причина разговора, которого так упорно добивался Дилан, была настолько очевидна, что в глазах Роберта не проскользнуло ни искры удивления. В отличие от О’Брайена, Стефани отреагировала абсолютно спокойно, когда он заявил, что для неё выпускной отменяется. Это выглядело, мягко говоря, странно, поэтому Ховарда насторожила внезапная покладистость дочери, которая последний месяц была сама не своя.
— Бесполезно обсуждать мои бескомпромиссные решения, Дилан. Я уже сказал Стефани, что на выпускной она не пойдёт, — строго заявил мистер Ховард, подтверждая собственные слова кивком головы.
Роберт угрожающе сложил руки перед собой и перевёл острый взгляд на Дилана. О’Брайен судорожно сглотнул, стирая с виска горячую струйку пота. В его янтарно-карих глазах плескалась надежда, а сердце отбивало тревожный ритм. Парень пытался найти убедительные аргументы, но в голове пролегла беспросветная пустыня. Куда подевался нетерпеливый Дилан, которому никто, кроме Стефани, не мог закрыть рот? Сейчас он был настроен решительно, поэтому жесткий тон отца Стефани ни капли не спугнул его.
Дилан выровнял спину и перевёл на Ховарда задумчивый взгляд. Искрометное сочетание горечи, надежды и решимости. Роберт невольно закатил глаза, погружаясь в призрачный мир своих мыслей. Дилан пообещал себе, что вытащит Стефани из заточения в доме и пойдёт с ней на выпускной. Звучит глупо, когда осознаешь, что причинил хрупкой девушке груду страданий, от которых ей придется отчищать своё сердце довольно долго. Измученные глаза Ховард тенью следовали за ним, раскалывая черепную коробку пополам и терзая всё тело ноющей болью. О’Брайен всё чаще задумывался о том, что любовь к Стефани перерастает в дикую зависимость, которую невозможно контролировать.
Безумная вечеринка на прошлой неделе закончилась не самым лучшим образом, сея в отношениях Дилана и Стефани ещё больше сомнений и недоразумений. Ховард чётко дала понять, что бывший лучший друг далеко ей не безразличен, но схлопотала по полной за глупую попытку проверить его чувства. Тот проклятый вечер закончился для нее нервным срывом, а для О’Брайена — всепоглощающим самобичеванием. Двоим безумно влюбленным подросткам так и не удалось толком поговорить в течение недели, но парочка звонков разрешила ситуацию. Единственным препятствием на пути их встречи стал внезапный домашний арест, особым изъяном которого был запрет на выпускной. Стефани была растеряна и подавлена, но не стала упрашивать отца. Дилану пришла в голову «идеальная» идея — договориться с мистером Ховардом.