И дух наш молод
Шрифт:
Должен сказать, что болезнь эта присуща не только пожилым и старым; страдают ею и некоторые молодые люди, хотя бы в силу особенностей своего возраста и, главное, отсутствия житейского опыта.
"Если бы молодость знала, если бы старость могла..." Да, это правда. Пусть редко, но встречаю среди своих сверстников любителей прихвастнуть прошлым, поставить себя в пример нынешней молодежи, дескать, вы, мол, избалованные, неженки, а под нами земля дрожала. Должен сказать, что говорят это порой люди действительно заслуженные, и пример с них брать не грех. Но они сами
Слушаешь их, и невольно приходят на ум горькие тютчевские строки: "Когда дряхлеющие силы нам начинают изменять и мы должны, как старожилы, пришельцам новым место дать, - спаси тогда нас, добрый гений, от малодушных укоризн, от клеветы, от озлоблений на изменяющую жизнь..."
Как важно не растерять в старости драгоценное умение видеть то, "что тем задорней, чем глубже крылось с давних пор", видеть и радоваться, не поддаваясь "чувству затаенной злости", зависти, сварливому старческому задору, который, по словам Тютчева, "и старческой любви позорней".
У каждого человека, мне думается, как бы два возраста - один легко определить по паспорту, но он далеко не всегда совпадает с возрастом души. Встречал я, чего греха таить, этаких двадцатилетних старичков. А другой - и в семьдесят-восемьдесят пусть не всегда крепок телом, но духом бодр и молод.
Не в этом ли один из залогов неувядаемой молодости нашей партии, воплощающей коллективный разум, деяния, дух, волю миллионов, партии, объединяющей людей, столь разных по возрасту?
На собраниях коммунистов "Арсенала", где я много лет состою на партийном учете, встречаю нередко в одном ряду героев Январского восстания, ветеранов войны и совсем молодых коммунистов.
Деды, отцы, сыновья - в одном строю, Вместе обсуждаем и решаем сложные вопросы, спорим, анализируем, мечтаем.
Хорошо об этом сказал в своем выступлении на XXV съезде КПСС друг нашей страны товарищ Фидель Кастро:
"Вчера мы были восхищены громадным энтузиазмом, с которым вы, делегаты съезда, восприняли глубоко революционные концепции, изложенные товарищем Брежневым. Казалось, это была не партия, завоевавшая власть почти шестьдесят лет назад, а партия, полная новой и неисчерпаемой энергии, которая каждый день идет по пути революции. Это был, несомненно, тот же дух, что в в славные дни крейсера "Аврора" и штурма Зимнего дворца"{46} (подчеркнуто нами. - В. В.).
Я слушал Фиделя с чувством непередаваемой гордости за нашу партию, за не стареющую духом гвардию ленинцев. Многое вспомнилось в эти мгновения.
Отцы и дети, молодость и старость... Мне кажется, один из признаков преждевременного старения - потеря контакта, умения подойти к молодым.
Не знаю, как для других, а для меня лично такие контакты служат барометром, верным "камертоном. Встречаясь с молодыми рабочими, воинами, суворовцами, курсантами училищ, слушателями академий, прихожу к выводу, что нынешнее поколение ушло дальше нас. Мы в двадцать лет становились командирами полков, комиссарами, и всего двадцать пять было нашему
И все же радует другое - молодые люди в основной своей массе стоят выше нас по развитию, по общей культуре, умению излагать мысли, мотивировать их. И хочется верить: эти доделают то, что мы не успели или не сумели сделать. Они будут лучше нас, а их дети - лучше их. Так и должно быть. Иначе регресс, топтание на месте.
Ратуя за "самостоятельность союзов молодежи", Владимир Ильич отстаивал и полную свободу товарищеской критики их ошибок. Напоминал: льстить молодежи мы не должны.
И все же, без всякой лести, повторяю: наша молодежь куда чаще радует, чем огорчает. А если радуешься молодости, значит, есть еще порох, значит, еще не совсем одолела старость.
Конечно, вся глубина ленинских строк открылась мне не сразу. Понадобилось время, чтобы сказанное Ильичем сплавилось с личным опытом, с конкретными судьбами людей.
Вспоминаю ноябрь 1919 года. Наш полк стоял на подступах к Омску, когда из штаба армии нам привезли первые ордена Красного Знамени.
Приходят награжденные, мнутся:
– Нельзя ли, товарищ командир, вместо ордена сапоги, кожанку, а еще лучше (мечта многих конников!) - красные штаны?
Растерялись мы с комиссаром: что за напасть, чем объяснить такое, отношение к первому ордену революции?
Тут приходит с докладом начальник штаба, бывший полковник царской армии, но преданный нашему делу человек:
– Беда, Василий Ефимович. Смирнов кашу заварил. Митингует.
И точно. Смотрю - кипит сельская площадь. Бойцы откуда-то бочку прикатили. И на бочке - взводный Смирнов. Молодой, горячий комсомолец.
– Зачем нам ордена? Мы не за жестянки воюем - за идеи. Сегодня ордена, завтра - погоны, а послезавтра - от нас, как при старом режиме, потребуют честь отдавать!
То была не болтовня, не поза. Чувствовалось, Смирнов верит каждому произнесенному им слову. И его страстная, искренняя, хоть и путаная речь находила отклик у красноармейцев, наэлектризовывала их. С большим трудом нам с комиссаром удалось добиться перелома в настроении бойцов. Прошло немного времени, и орден Красного Знамени стал для красноармейца тем, чем он и должен был стать: высшей боевой наградой за особое мужество, смелость, отвагу.
Но все это было потом, а нам после злополучного митинга надо было решать судьбу Смирнова. Расследовав ЧП, не менее горячий инструктор политотдела потребовал исключения Смирнова из рядов комсомола, снятия с должности и т. д. "За самовольные действия, политическую демагогию, за подрыв авторитета Советской власти".
Формально инструктор был прав. Но ведь парень-то свой, в доску свой. Всем хорош уралец, хоть и горяч не в меру. Чуть что - вскипает самоваром. И что на уме, то на языке.