И-е рус,олим
Шрифт:
– - Приехали. Ну давай, формулируй. Почему я должен закрывать проект? И кто съел Марту и Лею? И как это между собой связано. Убеждай, давай.
Ничего у меня не получается. Надо взять себя в руки. Надо оттолкнуть лодку от горячего песка.
– - Хорошо. Марта и Лея. Обе изображены тобой на портретах. В виде жен царя Соломона. Больше их не объединяет ничего. Обе получили множественные рваные раны с интервалом в несколько дней.
Мне хочется еще добавить, что на обеих брызнуло вино, но я сдерживаюсь. Незачем. Я и сам-то это до конца не приемлю. Зря, наверное. Гриша покачивает ногой в рваном тапке. Скрестил руки на груди:
– - С логикой у тебя лажа. Марту
Я перебираю все свои аргументы и вижу, что цепь моих доказательств для него -- ведьмина паутина. Что он разорвет ее одним взмахом бритвы Оккамы. Я почти материализовал это в своем сознании, и Гриша в той "октябрятской" кепчонке приблатненным жестом выхватывает абстрактную, но ржавую бритву. Я должен идти на эту бритву, даже с голыми руками:
– - Хорошо, ты согласен, что нападавший в обоих случаях был один и тот же?
Гриша слишком серьезен, поэтому я не верю в его желание понять:
– - Ты не дергайся так, не кричи... Нет, я не согласен. Это должна установить экспертиза.
– - Ну, знаешь! Если ты не признаешь даже этого, то...-- теперь я действительно повышаю голос. Но и раньше, видимо, тоже. Надо как-то собраться: -- Гриша, началась череда убийств. Лея осталась жива случайно. И это продолжится, продолжится!
– - Почему?
– - Да это же очевидно! Почему... По кочану! По маслу! По индукции! Какая разница! Я чувствую. То есть не так, я -- знаю.
Я говорю очевидные глупости. Но, как ни странно, Гриша как-то концентрируется именно на этом отсутствии доводов. Его, кажется, тревожит именно мое ощущение беды. Или вспомнил, как в мае мы тщетно лили масло в мотор. Тогда я говорю:
– - Это из-за аллергизации истории.
Гришин взгляд теряет тревогу, в нем загорается насмешка:
– - Ну да, ну да... Борьба с мировым злом... Давай лучше вернемся к... ну, к тому, кто их убивает. Ответь-ка мне на один вопрос, односложно. Кто конкретно, по-твоему, нанес Марте и Лее раны?
Я не хочу отвечать конкретно. Потому что заранее знаю -- мой ответ все окончательно испортит. Я начинаю озираться, одновременно судорожно соображая, есть ли способ как-то понормальнее ответить. Нету. В какой-то идиотской медлительности смотрю на дверь. Наверное, в моем взгляде есть что-то такое... Потому что Гриша тоже резко оборачивается на вход. И тут раздается звонок. Гриша открывает не сразу, я первый раз слышу, как он спрашивает:
– - Кто там?
Но это Ортик. Он вваливается, сияя всеми своими веснушками, хотя лицо у него не слишком веселое. И я воспринимаю его появление, как шанс. Но Гриша играет на опережение:
– - Заходи. Вот, плохая новость. На Лею вчера какой-то маньяк набросился. Нет, жива, жива. Она в Старом Городе ночью одна оказалась. Давид как раз рассказывает, что они у Беллы были до ночи... Давид, а что вы там вообще ночью делали?
Мне неприятно, что Гриша манипулирует ситуацией. Но он ждет ответа, и я отвечаю:
– - Репетировали. То есть, не мы, а у Леи там было занятие по психодраме.
– - О-па!
– - обрадовано восклицает Гриша.-- С психами, да? Что же ты сразу не сказал! Готов поспорить -- среди них был, как минимум, один маньяк. Надо поднять их истории болезни. Не пытался ли кто-то из них убивать женщин раньше.
Я вспоминаю Иосифа. Но молчу. Нет, не он это.
– - Ужас! А как она
– - ужасаясь, Ортик продолжает свой ритуал -- выкладывает из портфеля термос, сэндвич, органайзер. Несет сэндвич в холодильник, все делает точно в том же темпе, что и обычно. Разве что слегка покачивает головой, словно обсуждает с собой, внутренним, происшествие. Но он-то, с его гематрической логикой, должен увидеть связь между двумя трагедиями.
– - Чувствует она себя плохо. Но уже лучше. А хочешь знать, как она выглядит?
Ортик тормозит и упирается в меня испуганным взглядом. Нет, не хочет он знать, как она выглядит. Но зачем-то все-таки кивает.
– - Тогда,-- говорю я,-- найди газету, в которой написано как выглядела Марта. Когда ее нашли в "Львином зеве". Или попроси у Гриши. Гриша, ты ведь еще не выкинул эти газеты, где про Марту?
– - Я помню,-- поспешно говорит Ортик.-- Какой ужас! Но ведь это уже не может быть совпадением? А вот... какой кошмар... а кто-нибудь знает где в это время был ваш Кинолог?
– - Это неважно уже,-- отвечаю я.-- Потому что это не Кинолог. И вообще не человек.
– - Прекрати!
– - требует Гриша.-- Ортика хоть не пугай. Я-то привык, но он же нормальный человек... Он сейчас тебе нарасскажет,-- обещает он Ортику.
Но Ортик готов слушать. Он уже переступил черту невмешательства и теперь будет вмешиваться с присущей ему природной активностью. Что он и делает -- спрашивает не без интереса:
– - Не человек? Как это? А тогда кто? Или что? Ты знаешь?
Я понимаю, что это мой последний шанс убедить их прекратить проект добровольно, а главное -- немедленно. Поэтому я сейчас все им скажу. Гриша непробиваем, но Ортик должен это воспринять. И тогда мы будем в большинстве. А Лея меня простит. А даже если и нет... Мне хотелось бы рассказать, как вчера на репетиции Иезекииль обличал царя Соломона... что из-за его гарема, из-за идолопоклонничества его жен выпущен был лев высшего гнева, раздробилось царство и исчезли десять колен израилевых... Но я не буду этого говорить. И я не буду говорить, как меня преследовал утробный рев, как мне казалось -- мотоцикла, резонируя в позвоночнике, заставляя сердце метаться перед его колесами... А про вино скажу, это должно сработать, потому что -наглядно, хоть и пошло. Главное -- сконцентрироваться. Отсечь все сомнительные ассоциации, вернее -- неприемлемые для мышления по дорожным правилам, или хотя бы не высказывать их. Ясность. Максимальная ясность. Мысли и изложения.
Я начинаю издалека, с неожиданной для них стороны. Я вспоминаю университетский курс теории вероятности и статистику израильской преступности. И наглядно, популярно, для художников, делаю прикидку вероятности того, что в течение нескольких дней в группе из десяти женщин происходят два убийства, неважно что одно сорвалось. Ортика, кажется, это убеждает. Гришу -- нет. Даже цифры для него слишком абстрактны.
Тогда я прошу их вспомнить другие случаи убийств с подобными ранами. Они не могут. И это их озадачивает. Я ловлю этот момент растерянности и спрашиваю их, не считают ли они, что за повторное преступление наказание должно быть большим. Они согласны, но не понимают при чем здесь рецидивисты. Привожу первый пришедший на ум пример. Человек зашел к соседям с кухонным ножом -- странно, надо спросить, чего это он. Человек, отсидевший за убийство кухонным ножом, зашел к соседям с кухонным ножом -- надо защищаться. То же самое делает и лишенный рационального сознания живой организм. Ведь что такое аллергическая реакция? По сути, это неадекватная реакция организма на "кухонный нож соседа-рецидивиста".