i e8c15ecf50a4a624

Unknown

В результате само «Слово» летом 1909 г. прекратило существование, так как, по собственному признанию газе­ты, главная цель, которую она ставила перед собой,— объ­единение всех «либералов», создание единой партии бур­жуазии в настоящее время не имеет никаких шансов на успех.

Заигрывания кадетов с октябристами привели к уси­лению конкурентной борьбы между ними. Наибольшей остроты она достигла в связи с дополнительными выбора­ми в Думу по первой московской курии. Победу одержали кадеты. Московская буржуазия, недовольная политикой Гучкова, забаллотировала октябристского кандидата, вид­ного деятеля Московского биржевого комитета Н. В. Щен- кова, и вместо него выбрала кадета Н. Н. Щепкина.

Не найдя поддержки

дома, кадеты отправились искать ее за границей. Летом 1909 г. «парламентская» делегация в составе 15 человек (из них пять членов Государственно­го совета) выехала в Англию, чтобы продемонстрировать там, по замыслу Милюкова и близкого к кадетам ливер­пульского профессора Пэрса, русский «конституционный» строй. От кадетов поехал Милюков в сопровождении наи­более правых кадетов В. А. Маклакова и М. В. Челнокова. Визит предшествовал намеченной поездке царя в Лондон, и главной его целью было обеспечить Николаю II в глазах

английского общественного мнения реноме «конституцион­ного монарха». Английское правительство и буржуазия принимали делегацию весьма торжественно; рабочие и прогрессивная печать встретили ее митингами протеста и разоблачениями русского «парламентаризма». Кадетские «парламентарии» в связи с этим поспешили демонстратив­но выразить самые верноподданнические чувства «своему монарху».

На обеде у лорд-мэра Лондона Милюков выступил с речью, в которой заявил: «Пока в России существует за­конодательная палата, контролирующая бюджет, русская оппозиция останется оппозицией его величества, а не его величеству» [102]. Это заявление об «оппозиции» с родитель­ным падежом вызвало глубокое возмущение всех демокра­тических слоев и полное одобрение реакции. Столыпин­ская «Россия» оценила речь Милюкова как «такую услугу родине, за которую ему простится не мало прежних пре­грешений». В связи с этим В. И. Ленин писал: «Дослужи­лись, гг. кадеты: „Вехи⁴⁴ вообще и Струве, в частности, одобрен Антонием Волынским, „владыкой⁴⁴ черносотенных изуверов; вождь партии Милюков одобрен полицейски-про- дажной газеткой. Дослужились!» [103].

Цель выступления Милюкова раскрывается в двух пе­редовых «Речи». Обращаясь к верхам, газета писала: «Престиж официальной России восстановлен, но народные представители взяли на себя ответственность, уверяя ино­странцев, что пропасть между официальной и неофициаль­ной Россией уже засыпана. Поймут ли это?...» [104]. Ва вто­рой передовой говорилось: «Если визиты думской депута­ции выяснили, как высоко ценится в международных — дипломатических и финансовых — отношениях представи­тельный строй в России, то вряд ли оценку эту можно бу­дет объективно реализовать, если прежние несоответствия сохранятся во всей своей силе» [105].

За свое политическое холопство, за выдачу авансом пе­ред заграничным общественным мнением царю, получив­шему в народе кличку «Кровавого», аттестата «конститу­ционного монарха», кадеты требовали «понимания» — осу­ществления обещанных «реформ». Лондонская поездка об­

суждалась на кадетской конференции в ноябре 1909 г. Роб­кие возражения отдельных делегатов с мест были заглу­шены хором восторгов по поводу «блестящей победы», одержанной в Лондоне. Правый кадет Гредескул закончил свою речь призывом к сотрудничеству с октябристами и «более правыми элементами». Другой член ЦК, Колюба- кин, решительно заявил: «радикальные вывески нам не нужны» [106]. Конференция полностью одобрила речь Милю­кова.

На этой же конференции Милюков выступил с такти­ческим докладом, опубликованным затем под названием «Политические партии в стране и в Думе». В. И. Ленин посвятил этому докладу статью «Последнее слово русского либерализма», в которой расценил его как документ ис­ключительной важности, излагающий «официальную плат­форму к.-д. партии»[107]. Квинтэссенция

доклада заключа­лась в идее «параллельной деятельности». «Не исключена возможность,— указывал Милюков,— параллельной дея­тельности демократического конституционализма с непос­редственными выражениями желаний народных масс» [108], иначе говоря, с революционным движением. Оценивая эту тактику, В. И. Ленин писал: «Упорядоченный буржуазный конституционализм, с монархией во главе, превосходная вещь, но ее не выходит, ее не выйдет без нового движения масс,— вот итог кадетского „совещания**. Нам ненавистно движение масс, ненавистна „демагогия** „земли и воли**, ненавистны „политические судороги**, но мы реальные по­литики, мы должны считаться с фактами, мы должны на­правлять свою политику так, чтобы идти параллельно с дви­жением масс, раз оно неизбежно. „Не исключена возмож- ность“ успешной борьбы за руководство крестьянскими и городскими (кроме рабочих) массами: попытаемся слова­ми о нашем „радикализме** обеспечить себе местечко в на­родном движении, как словами об оппозиции его величест­ва мы обеспечили себе местечко в Лондоне» [109].

АГРАРНЫЙ ВОПРОС

От крестьянского «цезаризма» к аграрному бонапартизму.

Думский бонапартизм Столыпина был производной от его аграрной политики. Третьеиюньская Дума представляла собой политическую надстройку над знаменитым указом 9 ноября 1906 г., в задачу которой входило увенчать ра­дикальную экономическую реформу серией политических реформ. Эти реформы были поставлены царизмом в пря­мую зависимость от новой аграрной политики, выражен­ной в другой столыпинской формуле: «Сначала гражда­нин, потом гражданственность» — сперва создание мас­совой социальной опоры самодержавия в лице кулачест­ва, а затем уже «гражданские», сиречь либеральные, реформы.

Столыпинская аграрная программа была объявлена «осью внутренней политики». Она рассматривалась как главное и по сути последнее средство спасения от револю­ции. «...Крепкое, проникнутое идеей собственности, бога­тое крестьянство,— говорилось в особом секретном журна­ле Совета министров от 13 июля 1907 г.,— служит везде лучшим оплотом порядка и спокойствия, и если бы прави­тельству удалось проведением в жизнь своих землеустрои­тельных мероприятий достигнуть этой цели, то мечтам о государственном и социалистическом перевороте в России раз навсегда был бы положен конец». «Но столь же неис­числимы,— подчеркивал журнал,— были бы, по огромной

важности своей, последствия неудачи этой попытки прави­тельства осуществить на сотнях тысячах десятин принятые им начала землеустройства. Такая неудача на многие годы дискредитировала бы, а может быть, и окончательно похо­ронила бы все землеустроительные начинания правитель­ства, являющиеся ныне, можно сказать, центром и как бы осью всей нашей внутренней политики. Неуспех вызвал бы всеобщее ликование в лагере социалистов и революцио­неров и страшно поднял бы престиж их среди крестьян» ^!.

Итак, царизм отдавал себе ясный отчет в том, что сво­им новым аграрным курсом он играет ва-банк. Это пони­мание подчеркивается тем обстоятельством, что новая по­литика представляла собой прямую противоположность прежней политике самодержавия в крестьянском вопросе, принципиальный поворот. Оценивая значение этого пово­рота, В. И. Ленин писал: «Эта перемена не случайность, не колебание курса министерств, не измышление бюрокра­тий. Нет, это глубочайший „сдвиг“ в сторону аграрного бонапартизма, в сторону либеральной (в экономическом смысле слова, т. е. = буржуазной) политики в области крестьянских поземельных отношений» [110][111].