i e8c15ecf50a4a624

Unknown

Правительство решило разгромить забастовку в самом начале, не останавливаясь ни перед какими средствами. Применены были поистине драконовские меры, выразив­шиеся прежде всего в массовых исключениях студентов. За учиненный разгром университетов и высших учебных заведений министр просвещения Кассо получил одобрение со стороны «объединенных дворян». В частности, ему было послано письмо, в котором говорилось: VIII съезд уполно­моченных дворянских обществ (март 1912 г.) «единогласно постановил выразить горячее сочувствие Вашей неутоми­мой и высокополезной деятельности и уверенность, что все чинимые Вам препятствия не остановят Вас на избранном пути». Кассо в свою очередь прислал ответ, в котором благодарил съезд за поддержку [642].

Студенческое движение вызвало у реакции ассоциации с кануном 1905

г. Оно испугало ее не само по себе, а как повод, искра, могущая зажечь всеобщий пожар. В статье «Хирургическая мера» Меньшиков, полностью одобряя ме­ры, принятые правительством, уверял, что в противном случае дело кончилось бы новой революцией[643].

В другой статье Меньшиков ставил вопрос еще более определенно: «Вероятна ли теперь в России всеобщая за­бастовка? — спросит иной утонченно-слабый читатель. Другими словами: стоит ли тревожиться и не лучше ли перевернуться на другой бок, ничего не делая? Мне ка­жется, всеобщая забастовка вероятна, ибо она поне­многу уже начинается». Доказательством служат забастов­ки в высших учебных заведениях: именно с них «началась и так называемая революция 1905 года»[644].

Это мнение было отнюдь не личным. Оно отражало настроение всего правого лагеря. 3 декабря 1910 г. предсе­датель Постоянного совета объединенного дворянства граф А. А. Бобринский записал в своем дневнике: «...революция делает свое... и дворянство готовится бороться вновь с „иллюминациями⁴⁴ усадеб при дегенератном попуститель­стве правительства». Спустя два дня он записал: «То, что происходит теперь, не ясно. По-видимому, зачинается заря 2-ой революции»[645]. Это писалось не для пуб­лики.

Кадетская оценка полностью совпадала с оценкой пра­вых. «Пять лет спустя после манифеста 17 октября,— кон­статировала «Речь»,— мы очутились перед картиной, близ­ко напоминающей дооктябрьские времена» [646].

Но если правые считали, что единственный способ при­остановить процесс — это быстрые и жестокие репрессии, то либеральная буржуазия, наоборот, полагала, что такой путь лишь приближает революцию, приводит ко всеобщему озлоблению и ненависти против существующего строя. Наиболее крупным проявлением подобного беспокойства было известное письмо 66 московских капиталистов, опуб­ликованное в газете «Утро России». В письме, в частности, говорилось: «Мы являемся убежденными сторонниками необходимости настойчивой и непреклонной борьбы с сту­денческими забастовками...» Однако протесты студентов — это результат последних мероприятий правительства. О них нельзя молчать, так как молчание может быть воспринято как поддержка и одобрение «страны» [647]. Письмо было под­писано в основном представителями «прогрессистской» буржуазии: Рябушинскими, А. И. Коноваловым, С. И. Чет­вериковым, И. Д. Морозовым, С. Н. Третьяковым и др. Оно вызвало многочисленные нападки правых и октябристов, одобрение и сочувствие либералов.

В замечательной статье «Заметки. Меньшиков, Громо­вой, Изгоев» В. И. Ленин очень ярко охарактеризовал состояние растерянности и тревоги, охватившее весь

контрреволюционный лагерь. Приведя слова Меньшикова, упрекавшего либеральную буржуазию, в частности 66 мо­сковских тузов, за то, что она «подзуживает» революцию, не понимая, что станет первой Же ее жертвой, В. И. Ленин писал: «Наверно нет ни единой страны в Европе, где бы в течение XIX века сотни раз не раздавался этот призыв ,,старой государственной власти”, а также дворянства и реакционной публицистики, адресуемый к либеральной буржуазии, призыв ,,не подзуживать”... И никогда призы­вы не помогали, хотя „ либеральная буржуазия” не только не хотела „подзуживать”, а, напротив, с такой же энергией и искренностью боролась с „подзуживателями”, с какой 66 купцов осуждают забастовки. Как осуждения, так и призыв бессильны, раз дело идет о всех условиях жизни общества, заставляющих тот или иной класс чувствовать невыносимость положения и говорить об этом. Г. Меньши­ков правильно выражает интересы и точку зрения прави­тельства и дворянства, пугая либеральную буржуазию революцией и упрекая ее за легкомыслие. 66 купцов пра­вильно выражают интересы и точку зрения либеральной

буржуазии, упрекая правительство и осуждая „забастов­щиков”. Но взаимные упреки — только симптом, неопро­вержимо свидетельствующий о крупных „недостатках ме­ханизма”, о том, что, несмотря на все желание „старой государственной власти” удовлетворить буржуазию, сде­лать шаг в ее сторону, создать для нее очень влиятельное местечко в Думе, несмотря на сильнейшее и искреннейшее желание буржуазии устроиться, ужиться, поладить, при­способиться — „приспособления” все же не выходит! Вот в чем суть, вот где канва, а взаимные упреки — одни узо­ры» ²⁵.

Это было написано буквально за неделю до нового «министерского» кризиса. Вот эта неспособность партнеров по контрреволюции, несмотря на обоюдное желание выйти из революционного кризиса путем решения задач револю­ции сверху, и привела к новому резкому обострению кри­зиса «верхов». Поскольку иного курса, кроме третьеиюнь- ского, царизм вести не мог, ибо других возможностей в его распоряжении уже не было, каждая новая попытка выйти из заколдованного круга неизбежно выливалась в борьбу

групп, клик, влияний. Усиливался натиск неофициального правительства на правительство официальное и прежде всего на его главу. Второй «министерский» кризис в этом отношении был точной копией первого. Однако Последствия его были значительно серьезнее.

Второй «министерский» кризис. Кризис и на этот раз был развязан Государственным советом, его правым крылом, решившим нанести удар Столыпину.

Поводом для похода против премьера был избран за­конопроект о западном земстве. Это было сделано отнюдь не случайно. Законопроект был первым совместным вы­ступлением Столыпина с националистами как новой пра­вительственной партией. Поэтому Столыпин придал зако­нопроекту демонстративно-принципиальное значение, свя­зав его по существу с вопросом о доверии к нему со стороны верхов.

Борьбу против Столыпина возглавили лидеры правых в Государственном совете П. Н. Дурново и В. Ф. Трепов. Объектом нападения они избрали центральный пункт за­конопроекта — вопрос о национальных куриях. Главное обвинение состояло в том, что такие курии принципиально несовместимы с основными государственными устоями, так как они исходят из идеи, грозящей опасным прецедентом: в Российской империи нерусские национальности могут иметь свои особые выборные представительства, выражаю­щие собствейные интересы, отличные от интересов «русской государственности». На самом деле это было пустым предлогом, так как оба избирательных закона пре­дусматривали выборы в Думу от отдельных национально­стей.

Кампания на этот раз велась очень продуманно и скрытно. Столыпин до самого последнего дня не подозревал о грозившей ему опасности, так как считал, что законопро­ект поддерживался царем. «Он был настолько уверен в успехе,— свидетельствует Коковцов,— что еще за несколь­ко дней до слушания дела... он не поднимал вопроса о необходимости присутствия в Государственном совете тех из министров, которые носили звание членов Сове­та для усиления своими голосами общего подсчета голо­сов» [648].

«Редко бывает,-- анализировала в разгар кризиса су- воринская газета,— чтобы какой-нибудь законопроект про­ходил установленный порядок законодательного рассмотре­ния столь благоприятно, как этот законопроект о западном земстве. В Г. Думе он получил одобрение. В особой комис­сии Г. Совета, образованной для его рассмотрения, значи­тельным большинством голосов он был принят. Наконец, Г. Совет после общих прений большинством двух третей голосов принял переход к постатейному обсуждению, что обыкновенно служит предрешением благоприятной судьбы проекта» [649].

То же писала и столыпинская «Россия». Законопроект собрал большинство в комиссии — факт, «совершенно точно отражающий настроение и соотношение сил общего собра­ния». «Внушительное большинство» пленарного заседания Государственного совета проголосовало за переход к по­статейному чтению. Следовательно, законопроект «потерпел крушение» не потому, что оказался неприемлемым для верхней палаты сам по себе, а «в порядке таких действий и условий, которые, конечно, с государственной точки зрения не заслуживают рассмотрения» [650].