i e8c15ecf50a4a624

Unknown

времени появление Коковцова в IV Думе стало сопровож­даться резкими нападками в его адрес со стороны правых и националистов.

Но главным камнем преткновения для Коковцова, как и для ряда других министров, стал Распутин. Распутин- щина в 1912—1914 гг. уже расцвела пышным цветом* Влияние «старца» при дворе было огромным. Падение Макарова целиком было обусловлено его тактическим про­махом в отношении Распутина. Распутин сделался «цент­ральным вопросом», свидетельствует Коковцов[703]. Распу­тиным и его похождениями были заняты двор, Совет мини­стров, Дума, * пресса. Одна сенсация сменялась другой* Газеты смаковали драку с Распутиным его недавних дру­зей — епископа Гермогена и монаха Иллиодора. По требо­ванию царя оба еще недавно

всесильные черносотенцы- обскуранты подверглись суровому наказанию Синода. Царь требовал от Коковцова, чтобы тот заставил печать молчать о Распутине, что было невозможно. Со своей стороны Коковцов настаивал, во имя спасения престижа царской власти, на отъезде Распутина в Тюмень. В резуль­тате Коковцов полностью утратил расположение царской четы и вопрос о его отставке стал только делом времени.

Уже в период избирательной кампании в IV Думу ми­нистры А. В. Кривошеин, И. Г. Щегловитов, С. В. Рухлов, В* А. Сухомлинов и др.— все ставленники камарильи и крайние черносотенцы — повели тайную и явную борьбу против премьер-министра. Когда собралась IV Дума, они заключили с этой целью союз с главарями крайних правых и националистов. Первый удар от них Коковцов получил, явившись в Думу с правительственной декларацией. Оце­нивая декларацию, Пуришкевич говорил: «Нам надоела, нам претит... эта шаткость правительственной власти...» «Про­грамма, с которой выступил здесь перед нами председатель Совета Министров, это не путеводная звезда..., а...‘ туман­ность» [704]. На Коковцова обрушились также националисты, выражая при этом сочувствие сидевшим тут же в мини­стерской ложе Рухлову, Щегловитову, Кривошеину и Мак­лакову [705].

Следующий удар Коковцову был нанесен в мае 1913 г. во время бюджетных прений. Адресуясь непосредственно

к министру финансов, Марков 2-й произнес: «красть нель­зя»[706]. Это было рассчитанное оскорбление, в ответ на кото­рое министры перестали посещать Думу. «Министерская забастовка» длилась до осени. Инцидент был улажен Щег- ловитовым, заявившим председателю Думы Родзянко, что конфликт исчерпал себя, так как ему точно известно, что дни Коковцова сочтены и он скоро будет уволен в от­ставку[707].

В сентябре 1913 г. князь В. П. Мещерский, имевший большое влияние на царя, в своем журнале «Гражданин» резко напал на Коковцова за то, что он якобы хотел ввести в России «парламентаризм» и узурпировать в пользу Со­вета министров прерогативы короны. Сверх того, Коков­цов обвинялся в личной вражде к «молодому и талантли­вому министру внутренних дел» Маклакову, которому он будто бы мешал выполнить волю царя — осуществить «прекрасный» план обуздания печати[708]. В такой резкой форме обвинения не предъявлялись даже Столыпину.

Еще более нелепым был предлог, избранный для от­ставки Коковцова, которая последовала 29 января 1914 г. Царь выразил Коковцову недовольство в связи с тем, что его финансовая политика строилась главным образом на спаивании народа. Соответственно этому его преемнику на посту министра финансов П. Л. Барку предлагалось принять меры к сокращению потребления водки. Это была грубая, примитивная демагогия, не имевшая под собой никакого желания покончить с «пьяным бюджетом»* Увольнению Коковцова предшествовала кампания «Граж­данина» и думских правых, обвинявших его в спаивании народа, и это лишний раз подтверждает, что его отставка явилась результатом совместных действий камарильи и правых.

На посту председателя Совета министров Коковцова заменил И. Л. Горемыкин, крайний реакционер, старый, ленивый, равнодушный ко всему и вся сановник. Уже са­мый этот факт говорил о том, что отныне всякой самостоя­тельности официального правительства пришел конец и оно становится безвольной игрушкой в руках «темных сил». Вот что писал об этом сам Коковцов в своих воспо­минаниях: «В ближайшем кругу государя понятие прави­тельства, его значение, как-то стушевывалось, и все резче и рельефнее выступал

личный характер управления госу­дарем...» Авторитет «главы правительства... совершенно поблек», и стали господствовать «упрощенные взгляды», что «государь может сделать все один», а власть министров и Думы должна быть ограничиваема «возможно меньшими пределами», так как они умаляют престиж царя[709].

При невозможности осуществить «реформы», обеспечи­вавшие переход царизма на рельсы буржуазной монархии, такой итог был совершенно неизбежен.

Начало распада третьеиюньской системы. Следствием хронического кризиса «верхов» и Думы был распад третьеддщьской системы. Окончательно он наступил уже в годы войны и выразился, с одной стороны, в крушении системы правого и либерального большинства и переходе Думы как целого, за исключением крайних правых и ча­сти националистов, в оппозицию к режиму, а с другой — в открытой войне против Думы царизма, не решавшегося, однако, разогнать ее. Оба момента были тесно связаны ме­жду собой, так как основа их была одна и та же — полити­ческий кризис в стране, который к кануну войны достиг уже крайней степени остроты. Революционная ситуация заставляла «леветь» не только кадетов, но и октябристов и даже часть правых. Она же вынуждала насквозь про­гнившее самодержавие поворачивать все более вправо.

Сильнее других, естественно, «полевела» партия, имено­вавшая себя партией «народной свободы». На кадетских конференциях, заседаниях ЦК и фракции борьба «реаль­ных политиков» с правым крылом руководства партии не­изменно заканчивалась в пользу Милюкова и др., требовав­ших строить⁴ тактику партии с учетом изменившейся об­становки в стране.

На заседании ЦК 28 октября 1912 г. Милюков, пред­ложив поставить в Думе на первую очередь законопроект о всеобщем избирательном праве, указывал, что «в этот первый законопроект кадетами должны быть внесены бое­вые политические ноты». Милюкова поддержало большин­ство ЦК[710].

На кадетской конференции 31 января — 2 февраля 1913 г. Милюков выступил еще более решительно, заявив, что кадеты должны находиться в «непримиримой оппози­ции к власти» до тех пор, пока не будет осуществлена «демократизация государственного строя, что„. возможно при всеобщем избирательном праве, равноправии народно­стей и ответственности министров».-Возражения Макла­кова, Челнокова, Гредескула и др. о том, что боевая так­тика сыграет на руку только левым и оттолкнет от кадетов стоящие правее «прогрессивные элементы Думы», успеха не имели. Представители с мест и «левые» кадеты, в част­ности представитель Москвы, доказывали, что «надо идти не к умеренным элементам, а к рабочим массам, приказ­чикам и т. п.». Представитель Риги, указывая на усиление социал-демократии в обеих столицах, на то, что «города понемногу переходят к социал-демократам», предлагал «подумать над тем, как сохранить и привлечь массового из­бирателя»[711].

Еще более радикальные призывы раздались на кадет­ской конференции в марта. 1914 г. С докладом о тактике, сделанным до этого на заседании ЦК, выступил один из наиболее левых кадетских лидеров, Н. В. Некрасов..-Оя считал «маловерШтШШ мирный исход из

создавшегося тупика» и, наоборот, «вероятными резкие кон­фликты», из “чего вытекает, что партия «должна быть на­стороже, чтобы не быть захваченной событиями врасплох». Для этого Некрасов предлагал центр тяжести работы пар­тии перенести на внедумскую деятельность, перестроив тактику в соответствии с господствующими в стране на­строениями. «Можно не верить,— говорил докладчик,— в „мускулистый кулак⁴⁴ пролетария, но нельзя игнорировать, что рабочие в высшей степени активная сила». Одновре­менно он настаивал на необходимости для кадетов «сохра­нять свое лицо» и еще «более выпукло», чем в 1905 г., «отмежеваться от утопического социализма» и «сохранять дружественный нейтралитет» по отношению к октябри­стам [712].