i e8c15ecf50a4a624
Шрифт:
Позиция Некрасова показалась слищшм левой, де только правым кадетам, но и милюковской группе «реальных политиков». Ему возражали как Изгоев, так и Родичев
и Шингарев. Смысл всех их возражений сводился к тому, что у кадетов нет никаких шансов повести за собой рабочий класс и крестьянство. Заигрывание с левыми, в частности с социал-демократией, приведет к повторению ошибок 1905 г., к тому, что в «момент политических переворотов» кадеты будут «сжаты как буфера между левыми октябристами и большевиками», которых разделяет «громадная пропасть»[713].
Тем не менее принятая тактическая линия проходила довольно близко от линии, предлагавшейся Некрасовым. Формулируя позицию большинства, Милюков заявил, что деятельность партии должна строиться на учете общего полевения
Рост оппозиционных настроений прогрессистов также был довольно заметным. Уже на своем учредительном съезде они пришли к выводу, что «нет надобности беречь Думу IV созыва» и что «могут наступить такие обстоятельства, когда надо будет сознательно идти на роспуск и даже ускорять его...» В борьбе с правительством они предусматривали такое радикальное, с точки зрения либералов, средство, как отказ в кредитах[715]. Как правило, в Думе прогрессисты выступали совместно с кадетами.
В августе 1913 г., во время посещения Коковцовым Нижегородской ярмарки, председатель ярмарочного комитета А. С. Салазкин от имени всероссийского (Купечества потребовал «осуществления обещанных реформ на началах, с высоты престола возвещенных 17 октября» [716]. Выступление Салазкина нашло сочувственный отклик в кругах торгово-промышленной буржуазии.
Оппозиционные ноты явственно прозвучали и на VIII Всероссийском съезде представителей промышленности и торговли в мае 1914 г. Капиталисты жаловались на то, что Министерство внутренних дел, применяя только полицейские меры, лишь обостряет и усиливает рабочее движение. Постоянные политические забастовки, указывали они, создают тревогу и неуверенность на бирже, подрывают международный финансовый кредит страны и затрудняют прилив иностранных капиталов. Съезд в специальной резолюции призвал правительство отказаться от крайностей черносотенно-националистической политики и встать на путь постепенных реформ[717].
Переломным моментом для октябристов явился их съезд в ноябре 1913 г., на котором с докладом об общем политическом положении страны и тактике Союза 17 октября выступил Гучков. Основная идея его доклада состояла в том, что попытка октябристов добиться «примирения власти с обществом» потерПеда яеудачу," йравйте^ не выполнило своего дбещания^ договор йм нарушен и единственная остающаяся для октябристов возможность предотвратить надвигающуюся «катастрофу», т. е. революцию,— это перейти в резкую оппозицию к правительству. Обвиняя во всем камарилью, Совет объединённого дворянства и правое крыло Государственного совета, погубившего такого «исполина», как Столыпин, и дело обновления страны по октябристско-столыпинскому рецепту, Гучков заявил, что отныне договор разорван. Победа реакцйй^Яьь звала «глубокий паралич» власти, «государственный корабль потерял... всякий курс... Никогда авторитет правительственной власти не падал так низко». «Развал центральной власти отразился, естественно, и полной дезорганизацией администрации на местах». Куда все это ведет, ставит Гучков роковой вопрос и отвечает: «к неизбежной тяжелой катастрофе». Единственный выход для октябристов — это борьба с ^правительством за рефорщ^ТГ которой «должны быть использованы все легальщде^сред- ства парламентской борьбы: свобода парламентскрго слова, авторитет думской трибуны, право 'запросов, право" отклонять законопроекты, и прежде всего бюджетные права^ право отклонять кредиты». «Перед грядущей 'катастро- фой,— объяснял смысл и назначение предлагаемой им новой тактики лидер октябристов,— именно мы должны сделать эту последнюю попытку образумить власть, открыть ей глаза, вселить в нее ту тревогу, которою
Резолюция, принятая съездом, была выдержана в духе доклада и предложений Гучкова. Однако большинство думской фракции октябристов отказалось считать ее директивой. Она, вопреки протестам «левых» октябристов, была принята лишь к сведению, а не к руководству. Кончилось дело тем, что после нескольких бурных заседаний ЦК и фракции последняя в декабре 1913 г. распалась на три фракции: земцев-октябристов (65 человек), «левых» октябристов (22 человека) и беспартийных, т. е. нефракционных октябристов (15 человек), которые представляли собой наиболее правую часть фракции. ЦК октябристов, обсудив создавшееся положение, принял решение «считать принадлежащими к Союзу 17 октября всех членов бывшей парламентской фракции его, безотносительно к тому, в которую из трех образовавшихся групп фракции они зачислились...» [719]
Отражая кризис «верхов», борьбу внутри правительственного лагеря, стала дробиться и фракция националистов. Процесс этот начался еще в III Думе. От националистов- балашовцев откололась большая часть во главе с Крупен- ским, назвавшая себя фракцией «центра». По мере углубления политического кризиса в стране и усиления оппозиционных настроений в Думе эта группа также переходила в оппозицию.
Наиболее резкие оппозиционные выступления в Думе, как и раньше, имели место во время бюджетных прений, особенно при обсуждении сметы Министерства внутренних дел, и при запросах о тех или иных незакономерных действиях правительства и администрации. На этих «боевых» вопросах и объединялись все чаще октябристы и кадеты.
Первым таким совместным выступлением было избрание Родзянко председателем Думы октябристско-кадетским большинством, в отличие от его предшествующего
избрания, совершенного с помощью правого большинства. Также вместе выступали кадеты и октябристы при обсуждении запроса, обвинявшего правительство в выборных махинациях и беззакониях во время избирательной кампании в IV Думу.
Довольно острая дискуссия разгорелась при обсуждении декларации Коковцова. Милюков выдвинул три основных лозунга: изменение избирательного закона, реформа Государственного совета, ответственность правительства перед Думой[720]. В том же духе была составлена и кадетская формула перехода. Для октябристов она была слишком радикальной, поэтому они голосовали за формулу прогрессистов, предлагавшую правительству вступить на путь осуществления начал манифеста 17 октября и водворения законности. К ней присоединились и кадеты, и она была принята октябристско-кадетским большинством.
Тема всех оппозиционных выступлений была в сущности одна: правительство, отказываясь встать на путь реформ, делает тем самым неизбежной новую революцию, ускоряя ее приход. Правительство, жаловался Шингарев в своем выступлении в мае 1913 г., «разрушает надежду на мирный, законный исход». Административный произвол, вторил ему октябрист Шидловский, «не усиляет власть, а расслабляет ее совершенно». Если правительство не изменит своего гибельного курса, предупреждал Маклаков, она окажется в одиночестве, а когда, наконец, «явятся умные люди» и «раздадутся умные слова», уже будет поздно — «в это время будут верить не им, не нам», а «будут слушать одних демагогов» (т. е. революционеров), и тогда Дума уже ничего не сможет «предотвратить» [721].
По смете Министерства внутренних дел на 1913 г. Дума приняла добавление к формуле перехода, внесенное октябристами, осуждавшее министерство за то, что оно «препятствует водворению в России правового порядка и убивает в народе уважение к закону и власти и тем усиливает в стране оппозиционное настроение» [722].
Весной 1914 г. прогрессисты и октябристы, не говоря уже о кадетах, поставили вопрос о борьбе с правительством посредством. использования бюджетных прав Думы.
На совещании прогрессистов 8 апреля было решено объявить правительству бюджетную войну, не останавливаясь даже перед роспуском Думы. Земцы-октябристы вместе с «левыми» октябристами высказались за отклонение смет министерств внутренних дел, народного просвещения, юстиции, а также Синода[723].