И грянул град
Шрифт:
– - И ты пришёл только для того, чтобы сообщить мне это?
– - холодно ответил Дэниэл.
– - Нет, не совсем... Розенхилл и Жёлтый Лист срочно вызывают тебя в Куско. Со всеми воинами.
– - Да что случилось-то?
– - Разногласия у них между собой... Из-за чего -- мне не сказали.
– - Понятно. Не твой уровень. Ну что же, если так, то, пожалуй, пленников и в самом деле нужно убить. Не тащить же их обратно, в самом деле? Не хочешь убить этого? Ведь для него это, по сути, милосердие...
Альпако посмотрел на распростёртого Асеро, не зная, как на это реагировать от неожиданности. Странное дело: большую часть своей коротенькой жизни юноша-каньяри мечтал убить Первого Инку, и вот, когда, наконец, такой шанс представился, у него не поднималась рука.
В
Когда-то, ещё мальчиком, Альпако вместе с другими школьникам ездил в Уничтоженный Айлью -- селение, когда-то почти поголовно вырезанное во время войны, а потом было превращено в мемориал, и школьников время от времени возили туда, чтобы объяснить, как ужасна война и каким страшным преступлением является убийство мирных жителей. Там были картинки с изображением женщин, детей и стариков, которые молили о пощаде, но каньяри всё равно их убивали. Были и те, кто не молил, а бросал проклятья убийцам. А кто-то лежал уже мёртвый... Тогда мальчиком Альпако не мог во всё это поверить. Ведь его соплеменники -- это гордые и благородные воины, а такие не могут убивать беззащитных.
Потом он и вовсе услышал шёпотом передаваемую историю, будто бы Первый Инка сам приказал уничтожить селение, приказав своим воинам переодеться в каньяри. А сделал он это якобы затем, чтобы уничтожить людей, которые были свидетелями его детства. Ведь они-то понимали, что тот в детстве был самым обычным мальчиком, к тому же грубым и жестоким. Да ещё и попутно надо было оклеветать каньяри, развязать войну, прославиться на ней и быть избранным на престол. Альпако свято верил в это, не задаваясь никакими вопросами, не видя нелогичностей (ведь селение было уничтожено не в самом начале войны, тем более что она и началась не с него). Но сегодня его соплеменники и в самом деле избивали и убивали беззащитных, бесчестили женщин. К тому же хоть он и был уязвлён "несправедливостью" инков к своему народу, но жестокость была ему противна. Он мечтал убивать в бою, но не мог решиться убить уже полумёртвого. Или, может, начинал терять чувство собственной правоты? Во всяком случае, он предпочёл солгать, нежели вонзить сталь в беззащитную плоть.
– - Кажется, он уже мёртв, -- пробормотал он наконец.
– - Мёртв?
– - переспросил Дэниэл.
– - Ну и чёрт с ним. Тогда пошли отсюда.
Золотому Луку хотелось ещё напоследок поиздеваться над мёртвым Асеро, но время поджимало, и ему со скрипом пришлось подчиниться.
Для Зари это день начался, в общем-то, буднично. Воспользовавшись отсутствием Уайна, к Заре с утра забежала мать, как она говорила, "повидаться с внуками". Она развела бурную деятельность по готовке и уборке, высказала Заре ряд замечаний на тему недостаточной чистоты в жилище и вообще хозяйственности, а потом стала жаловаться на жизнь вообще:
– - Вы с Уайном не понимаете, какая у меня жизнь тяжёлая. От меня муж ушёл, я потом одна за своими стариками ухаживала, а это куда тяжелее, чем за малолетними. За маленьким ребёнком и какашки помыть приятно. Да и капризничают старики больше детей. Вот у тебя никогда особых проблем не было, жизнь была слишком лёгкая, оттого и не понимаешь. Вообще ты всю свою жизнь думала только о себе, жила для себя, а вот настоящего горя ты не знаешь!
Выслушивая это с хмурым видом, Заря думала, что сказала бы её мать, если бы знала про её настоящую жизнь... Знала бы о трудностях и рисках, связанных с работой в Службе Безопасности, о телесных и душевных муках, которые пришлось пережить после того, как над ней надругались, о страхе попасть в Испании в руки инквизиции... Стала бы тогда мать больше уважать её? Нет, точно не стала бы -- ведь про то, что Заря любила Уайна и горевала от известия о его мнимой смерти, Уака вполне себе знала, но почему-то за "настоящее" горе не посчитала. Ребёнком Заря тоже часто слышала от матери попрёки в незнании горя
Мать тем временем щебетала:
– - Ну, ты у меня просто чёрствая и неблагодарная по жизни, но муж у тебя вообще чудовище. Говоришь, говоришь ему, какой он и что не так делает, а он просто сидит, смотрит, и по глазам видно, как он меня ненавидит. Да, такие глаза могут быть только у человека, который убить может. Я ещё не знала тогда, что он в Службе Безопасности работал, но уже тогда поняла, что он за страшный человек. Я практически уверена, что там, в Испании, он кого-то убил.
Заря лишь пожала плечами. Насколько она знала, Уайн никого не убивал, по крайней мере, лично -- в Испании он не считался дворянином, чтобы позволить себе безнаказанно размахивать шпагой направо и налево. Но само по себе это мало что меняло -- ведь будь у Уайна возможность, он непременно прибил бы того же Хорхе. А Инти вообще множество врагов перебил собственными руками -- и тем не менее, он куда человечнее того же Ветерка, лично ручек не пачкавшего. Да и её без конца морализирующей мамаши тоже.
Уака тем временем стала перебирать кости родственникам Зари. Сначала ругнула её отца, который теперь жил далеко от неё с молодой женой и сыновьями и даже не удосужился за пять лет хоть раз взглянуть на внуков, потом перешла на его родителей, которые его не так воспитали и теперь за это не пилят (а, по мнению Уаки, должны были это делать), потом на брата отца, прославленного воина, живущего официально с двумя жёнами и тоже не пилимого за это матерью. Короче, Заря вздохнула с облегчением, когда мать, наконец, убралась восвояси.
Хотя была ещё только середина дня, Заря чувствовала себя усталой и совершенно разбитой. Это вызывало понятную досаду: хотя основную работу по дому выполнила её мать, но с маленькими детьми всегда в доме дел хватает, а мать её зачем-то утомила своими морализаторскими лекциями. Зачем она наговорила это всё? Ведь не могла же не понимать, что Заре выслушивать всё это, мягко говоря, неприятно. Она хотела чего-то добиться от своей дочери? Одно время Заря и Уайн так и в самом деле думали. Раз она так старательно говорит гадости про Уайна, значит, хотела бы их развода, и чтобы дочь вернулась под крыло к матери. (Понятно, что симпатий к тёще это у зятя не добавляло) Но скорее всего, нет, ничего такого Уака не хотела. Она просто считала, что выслушать всё это для Зари будет справедливо. Надо впихнуть в Зарю всю эту информацию для поддержания справедливого, в понимании Уаки, состояния мира. Неприятные ощущения во время и после большого значения не имеют.
Когда-то Заря прочитала в одной книжке про инквизицию о железных грушах, которые вставлялись в живых людей. Мужчинам в рот и в анус, женщинам ещё кое-куда. Их вставляли, а они раскрывались, и жертва испытывала страшнейшие мучения. Если просто половое надругательство ещё можно было как-то понять через сладострастие, то что должно было твориться на душе у человека, засунувшего такое в другого живого человека? Конечно, есть палачи, которым реально всё равно, но, скорее всего, те, кто так делает, внушает себе, что засунуть в живого человека адскую железку справедливо. Верят же христиане, что их справедливый бог обрёк большую часть человечества не просто на гибель, а именно на вечную пытку.